Владимир Молотов - Гражданин уральской Республики

— А ты сомневаешься? — Костя подобрал с комода забытую коробочку с бритвенным станком и сунул за пазуху. — Проспись, а потом выйди на улицу. Там наверно уже ликуют.

На улицах города, похоже, действительно ликовали, Костя не ошибался. Многое сразу поменялось на улицах Самары. Оставив пьяного Севу неожиданно заснувшим, так и не попрощавшись, Костя вышел к автобусной остановке. Люди высыпали на улицу, их стало больше, чем раньше. Они двигались, стекаясь в общую толпу, по направлению к Площади Кирова. Они орали, свистели, бросали на сухой асфальт стеклянные бутылки, и стекло со звоном разбивалось. Кто-то из них неведомо откуда достал старый российский триколор и вознес его над толпой и замахал им, генерируя новые оголтелые свисты. Солнце ласково и одобрительно гладило шествующих людей по кепкам, лысинам и шевелюрам.

— Ра-асси-яу! Ра-асси-яу! — раскатывалось от них во все стороны, и кто-то аккомпанировал, дуя в трубы хоккейных болельщиков. — Ра-асси-яу!

Где-то уже полыхал пожар, откуда-то слышались беспорядочные хлопки, — то ли кто-то умудрился запустить фейерверк, то ли стрелял кто из охотничьего ружья в чистое голубое апрельское небо накануне Первомая.

И Костю вдруг подхватил этот дух толпы, его зажгло изнутри, точно где-то в груди чиркнула спичка, и уже неконтролируемая пьяная радость, хотя он и не чувствовал действие алкоголя, переполнила его, хлынула через края, так что захотелось полететь в это славное бездонное небо, яркой синью призывающее к всеобщей свободе.

Первым, кого увидел Костя Муконин на Екатеринбургской земле, был генерал Калинов. Задний проход Боинга С-17 долго не открывался. Но когда все-таки появился свет, и Костя вышел в последних рядах летевших с ним людей разного сорта, подкатил тонированный джип Тойота и отворилась задняя дверца.

— Муконин, садитесь! — требовательно сказали из машины резким мужским голосом.

— Да нет уж, спасибо, я сам как-нибудь, — бросил Костя и отвернулся.

— Считайте, что это приказ и. о. президента, — сказали вдогонку.

Костя вздохнул, покачал головой. Нехотя он залез в джип.

За рулем сидел коренастый крепыш в черной кожанке. На переднем сидении — Сергей Михайлович в форме. На заднем — некий смутно знакомый комитетский чин с жиденькими рыжими усами и плохо скрываемым под кителем животиком. Генерал махнул водителю, и джип тронулся.

— Ну, здравствуй, Костя. С возвращением тебя, — обернувшись назад, сказал Сергей Михайлович.

Муконин поймал его глаза. Было в них что-то — не сказать, что чувство вины, но какая-то отцовская обреченность. Костя промолчал. Человек сбоку поерзал на сидении.

Джип притормозил на КПП аэропорта Кольцово, автоматические ворота отодвинулись, и машина понеслась дальше — в город.

— Ну, ты губки не дуй, как ребенок, которому не ту игрушку подсунули, — помолчав, строго сказал генерал.

Так он снова надел свою повседневную оболочку, патетически подумал Костя. Или, напротив, стал самим собой?

— А я и не дую.

— Мы все выполняли свой долг. И ты, и Ганя, и я в том числе.

— Да, вот только Ганю уже не вернешь.

— Но если бы ни он, если бы ни ты, если бы ни вы вместе взятые… Ничего бы не было, и мы бы не выиграли. Если бы…

Костя перебил:

— Я знаю, знаю. Можно много рассуждать о долге, чести и достоинстве. В России победу всегда ковали любой ценой. И часто — ценой батальонов, брошенных под передовой огонь в качестве пушечного мяса. Так что уж тут говорить о двух заблудших душах! Но, по крайней мере, солдатам на войне резали правду матку. Они знали, на что идут. В чем сила, брат? Помните такое кино из нашего прошлого? В правде сила. И у кого она есть, тот сильней. И если бы мы знали правду, знали, что идем на задание одни, мы были бы сильнее. И может быть тогда Ганька бы выжил.

— Да ни хрена бы не были вы сильнее, — не выдержал Калинов. — Ощущение того, что я вам не помог, испортило бы вас. Тьфу ты, надоели мне эти «бы»! История не любит сослагательного наклонения, слыхал об этом? Ну вот, парень, а мы с тобой творим историю.

— Фигня это все. — Костя открыл окно и прикурил сигарету. Теплое солнышко играло на верхушках сосен. — Когда-то кто-то ляпнул, и потом все как один начали твердить. Так вот и рождаются закостенелые лозунги, на которые потом ссылаются все кому не лень, подгоняют под себя — будь то хоть миротворцы, хоть фашисты, хоть демократы.

— Ну что ты цепляешься, Костик! — дружелюбно сказал Сергей Михайлович. — Ты, конечно, в праве злиться на меня. Тут я ничего не могу поделать. Давай-ка отдохни недельку, погуляй, водочки попей вдоволь, найди, наконец, себе девчонку хорошую. Как писал Ремарк, в жизни мало что бывает важным надолго. А потом придешь ко мне очистившимся и скажешь, хочешь ли ты дальше с нами или тебе не по пути. А это вот лично от и. о. президента, так сказать, награда за труды.

Калинов протянул пухлый конверт. Костя, немного подумав, принял гонорар. На вес и на ощупь в конверте была довольно солидная пачка. Интересно, боны или евро? Но заглядывать внутрь Костя не стал из приличия.

— Это что, отпускные? — сухо бросил он.

— Хоронить Ганю будем завтра, по высшему разряду, — вполголоса обмолвился Сергей Михайлович. — Я тебе звякну предварительно.

Потом некоторое время ехали молча. Муконин с примесью щемящей тоски смотрел на проплывающие окрестности.

Казалось бы, возвращение домой должно радовать человека. Но у Кости в эти минуты радость переплеталась с печалью, с тяжестью под сердцем, словно подсунули любимое блюдо, которое слегка горчит. Знакомые очертания — густые перелески, внезапно выросшие коробки, мосты и эстакады и унылые, пустынные остановочки, — как будто все это потускнело за время разлуки, и теперь давно засевшие в душе образы, снова ставшие явью, словно впились с гложущим вопросом: ну где же ты был? А мы без тебя как-то тут существовали. Ведь мы с тобой связаны кровными нитями, разве ты забыл? Сколько всего пройдено с нами! Так бывает и с людьми. Лишь после разлуки они осознают всю ценность друг друга.

— Тебя где высадить-то? — прервал Костины размышления генерал Калинов.

— А вы куда направляетесь?

— Нам, вообще-то, в Комитет, — подал голос усатый сосед.

Голос у него оказался похожим на скрипы несмазанной тележки.

— Тогда где-нибудь в центре выбросите, — попросил Костя.

Копошащийся, кипящий город Екатеринбург равнодушно принял Муконина. Обрадовались ему только голуби на Площади 1905 года, которые готовы были довериться каждому встречному, в надежде полакомиться хлебными крошками. Костя пожалел, что у него ничего с собой нет из еды.

Город мало изменился за то недолгое, впрочем, время, пока Костя отсутствовал. Разве что люди задвигались живее. Ведь они наверняка узнали уже о волжских «терактах в отношении миротворцев». Хотя безголовый Ленин по-прежнему тупо протягивал ладонь в сторону шуршащих по брусчатке автомобилей. А те безучастно проносились мимо него и Дома Чрезвычайного правительства. Когда-то здесь произошла случайная встреча с Машей, вспомнилось Косте. Ее несло куда-то, бездумную, в комендантский час, словно подхваченный ветром осенний опавший лист. Черт возьми, как давно это было! Кажется, что прошла целая вечность. Вечно нам кажется, что прошла вечность.