Тимур Туров - Камень судьбы

– Все нормально, – скромно усмехается Глеб, отметив про себя классическую логическую нестыковку, характерную для шутеров, – герой-одиночка расчищает плацдарм для целой армии с тяжелым вооружением.

Оживает рация. Хранитель ключей поздравляет Глеба с выполнением задания и приглашает на базу.

– Перед боем с самим Йамой тебе надлежит укрепить тело, разум и получить новое оружие, способное совладать с демоном. На базу тебя доста…

Рация неожиданно замолкает, а спустя несколько секунд уже знакомый голос произносит, раздельно выговаривая слова:

– Улица Малые Каменщики, дом сорок один. Срочно требуется помощь… Срочно требуется помощь…

Глеб записался и вышел из гейма. Похоже, он набрел на серьезный трабл в игре.

– Если у них на первой локации такая ерунда, что дальше-то будет? – пробормотал Глеб, фиксируя ошибку. – Малые Каменщики… Что там за беда, на этих Каменщиках, случилась? Ключевой эпизод игры? Или просто глюк? Ладно, в свой черед доберемся и туда.

В зале приемов недавно выстроенного неподалеку от станции метро «Партизанская» стеклянно-бетонного здания «Фонда Ксенофонтова» было людно. Под высоким потолком, отделанным голубым сиамским мрамором, фоном звучала «Песня Сольвейг». На возвышении, украшенном перевитыми виноградными лозами ветвями ели и лавра, стоял палисандровый гроб-ковчег с откинутой крышкой. Скорбная вереница облаченных в траурные одежды людей, пожелавших проститься с покойным, мерно двигалась от дверей, черной змеей извиваясь по залу. К зданию фонда то и дело подъезжали автомобили с правительственными номерами. Декатин, после смерти Ксенофонтова де-юре ставший исполняющим обязанности главы холдинга «Гелиополь», встречал высоких гостей у дверей, сокрушенно тряс головой, выслушивая слова соболезнований. Огромный Царев, застыв за его спиной, как изваяние античного титана, смотрел прямо перед собой, погруженный в тягостное раздумье.

Смерть Ксенофонтова искренне переживали все его подчиненные. Секретаршу Елизавету Львовну Трубину увезли на «Скорой» – с ней случился сердечный приступ. Дело тут было, впрочем, не только в любви к погибшему патрону. Сын Елизаветы Львовны, офицер-десантник, служил в Чечне, и как раз накануне его жена родила сына. Ксенофонтов буквально за день до покушения обещал помочь с переводом капитана Трубина в Москву, а также выделить беспроцентную ссуду на покупку квартиры. Таких, как Елизавета Львовна, было немало. Но их человеческое, житейское горе, глубинность переживаний меркли на фоне до поры упрятанных под маску скорби, растерянности, злобы и даже ненависти, которые несли в себе хозяева высоких кабинетов, приехавшие проститься с Ксенофонтовым. Смерть главы «Гелиополя» рушила отлаженные бизнес-схемы, обрывала важные связи, миллиардные сделки оказывались под угрозой. Поджимая губы, опустив глаза долу, мимо гроба шли и шли те, кого журналисты именуют не иначе как «надеждой российской экономики», а обыватели – олигархами. Каждый из них сейчас думал о двух вещах: кто посмел поднять руку на Ксенофонтова и как сделать так, чтобы оказаться в числе избранных, допущенных к дележу активов погибшего бизнесмена.

Церемония прощания закончилась в одиннадцать вечера. Панихида и похороны были назначены на завтра. Здание фонда погрузилось во тьму. Царев приказал охранникам дневной смены отдыхать, встретил бригаду «ночников», лично развел их по постам и обошел все помещения и постройки на территории, проверяя, не остались ли где люди. В половине двенадцатого он доложил Декатину, что «коричневых» в фонде нет. Тот, коротая время в теперь уже бывшем кабинете Ксенофонтова с бокалом виски, кивнул и взялся за мобильный телефон.

Старинные напольные часы в кабинете пробили полночь, и к воротам начали прибывать новые гости. Это была уже совсем другая публика. Кто-то приехал на роскошной иномарке, кто-то – на стареньких «Жигулях», а некоторые и вовсе пришли пешком. Объединяло их всех, и мужчин, и женщин, только одно – довольно крепкое сложение и густые шапки волос. Многие мужчины носили усы, бороды и бакенбарды. Охранники из ночной смены неизменно низко кланялись каждому, кто входил в калитку, а Царев провожал к стеклянным дверям подъезда, где Декатин также встречал приехавших поклоном.

В половине первого ночи поток иссяк. Странные гости безмолвно замерли вдоль стен зала приемов. Охрана заперла ворота, Царев привел в действие аппаратуру слежения и проверил посты. В зале, по сторонам от гроба, зажгли факелы. «Песня Сольвейг» затихла, и спустя мгновение одинокая скрипка заиграла «Реквием» Никколо Паганини. Казалось, что не музыкальный инструмент, а живое существо заплакало, зарыдало под каменными сводами. Музыка нарастала, билась о стены, точно запертая в клетку птица, – и вдруг стихла.

Переодевшийся в зеленую бархатную мантию Декатин поднялся на несколько ступенек лестницы, с тем чтобы видеть всех присутствующих. Вперед выступил седой старик с длинной белой бородой и зычным голосом произнес:

– О, Дэфтер, Стоящий у престола! Мы пришли.

Декатин-Дэфтер склонил голову и ответил:

– Настал час. Скорбь наша безгранична, как время. Горе наше необъятно, как океан. Слезы наши горьки, как сок растений. Ушел наш Владыка, Ксенф из Ксенфов. Простимся же с ним!

Пламя факелов заметалось, точно под порывами сильного ветра. Единый вздох прошелестел над головами собравшихся. Если бы в этот момент случайный человек, оказавшийся в зале, сумел пронзить взглядом невидимую грань, что отделяет привычный мир от мира скрытого, доступного не каждому, он увидел бы истинный облик тех, кто пришел проститься с погибшим.

Исчезла привычная для живущих в начале двадцать первого века одежда – вместо костюмов и платьев, вместо курток и джинсов появились шерстяные накидки, пестрые вязаные плащи, туники и камзолы, кожаные жилеты и юбки-килты. Изменились и сами обладатели столь удивительных одеяний. Их ноги увеличились, выгнулись в коленях назад, вместо ступней появились раздвоенные копыта. Но самая удивительная перемена произошла с глазами. Опушенные густыми ресницами, они теперь не выглядели человеческими – огромная радужка вытеснила белок, а черный зрачок посредине слегка вытянулся. Десятки этих необыкновенных глаз смотрели на Дэфтера, с которым произошла точно такая же метаморфоза.

– Сотворим же обряд Всемерной Печали, о сатра и сатрессы! – прогудел он, кривя большегубый рот. – Принесем же Владыке последнюю виру, достойную его – Ксенфа из Ксенфов!

Седой старик и еще двое мужчин помоложе встали треугольником вокруг гроба. Зеленое сияние поплыло от их рук, пологом повисло в воздухе, повсюду разлился горький аромат полыни. Собравшиеся в едином порыве пали на колени и поползли к гробу, громко стеная и протягивая огромные руки к телу своего мертвого господина. Они выли, как дикие звери, рвали на себе одежды и волосы, орошая слезами каменный пол. И долго, очень долго скорбное безумие властвовало над ними, и не было никого, кто бы не поддался этому чувству.