Дмитрий Глуховский - Метро 2034

Навесив тот же замок изнутри, он зажег фонарь и затопал вниз. Стены, выкрашенные в белый и зеленый, облупившиеся от времени, были испещрены именами и датами: вход-выход, вход-выход… Неразборчиво черкнул что-то и Сашин спаситель. Наверное, каждый, кто пользовался тайным подъемом, чтобы выбираться на поверхность, должен был записать здесь, когда он ушел и когда вернулся. Вот только под многими именами даты возвращения не было.

Спуск прервался быстрее, чем ожидала Саша: хотя ступени бежали дальше вниз, обритый задержался у неприметной чугунной двери, грохнул по ней кулаком, и через несколько секунд с обратной стороны заскрежетал запор. Открыл всклокоченный человек с жидкой бороденкой, в синих штанах с оттянутыми коленями.

— Это еще кто? — озадаченно спросил он.

— Подобрал на Кольце, — прогудел Хантер. — Чуть птицы не сожрали, еле успел из подствольника. Эй, пацан, ты как туда попал?

Он скинул капюшон, потащил противогаз…

Перед Сашей стоял незнакомый мужчина: ежик русых волос, бледно-серые глаза, сплюснутый, будто сломанный нос. А она еще отговаривала, переубеждала себя, когда ей показалось, что он чересчур подвижен для раненого, что походка у него не та, не звериная, что костюм вроде чуть другой…

Ей стало душно, и она тоже сорвала маску.

Через четверть часа Саша уже была за чертой ганзейской границы.

— Ты прости, без документов не могу тебя тут оставить. — В голосе ее спасителя сквозило искреннее сожаление. — Может, вечером сегодня, это самое… Ну, в переходе?

Она молча покачала головой и улыбнулась.

Куда теперь?

К нему? Успеется!

Саша не могла подавить обиду на Хантера за то, что не он спас ее на сей раз… Имелось у нее и еще одно дело, которое она больше не хотела откладывать на потом.

Нежные и манящие, отзвуки чудесной музыки нашли к ней дорогу через людской гвалт, через шорох обуви и выкрики торговцев. Кажется, это была та самая мелодия, что околдовала ее накануне. Ступая ей навстречу, Саша как будто опять пробиралась к проему, излучающему неземное сияние… Только куда он вел сейчас?

Музыкант был взят в плотное кольцо десятками слушателей. Саше пришлось потолкаться, прежде чем толпа выплюнула ее в пустой круг. Мелодия и притягивала этих людей, и держала их на расстоянии, будто они тоже летели на свет, но боялись обжечься.

Саша не боялась.

Он был молод, строен и удивительно хорош собой. Пожалуй, немного хрупок, но его ухоженное лицо не было нежным, а его зеленые глаза не казались наивными. Темные волосы, хоть и нестриженые, лежали ровно. Неброская одежда выделяла его в людском вареве Павелецкой нездешней чистотой.

Инструмент его отчасти походил на детскую дудочку, какие делают из пластмассовых изоляционных трубок, но большую, черную, с медными клавишами, торжественную и, видимо, очень дорогую. Те звуки, которые музыкант из него извлекал, точно принадлежали какому-то другому миру, другому времени. Как и сам инструмент… Как и его хозяин.

Он поймал Сашин взгляд в первое же мгновенье, отпустил и сразу снова подобрал. Та смутилась: хоть его внимание и не было ей неприятно, она пришла сюда за его музыкой.

— Слава богу! Я тебя нашел…

К ней протиснулся Гомер — запыхавшийся, вспотевший.

— Как он? — тут же спросила Саша.

— Разве… — начал тот, осадил себя и закончил по-другому: — Он пропал.

— Как?.. Куда?! — Словно кто-то сдавил в кулаке Сашино сердце.

— Ушел. Забрал все свои вещи и ушел. Надо думать, на Добрынинскую…

— Ничего не оставил? — робко уточнила она, про себя загадывая ответ, который ей сейчас даст Гомер.

— Подчистую, — кивнул старик.

На них гневно зашикали, и Гомер притих, вслушиваясь в мелодию и заодно подозрительно посматривая то на музыканта, то на девушку. Зря: та думала совсем о другом.

Пусть Хантер прогнал ее и поспешил сбежать. Но Саша уже начала постигать те странные правила, которым он следовал. Если обритый и вправду забрал все свои вещи, вообще все… Значит, он просто хочет, чтобы она была настойчивее, чтобы она не сворачивала с пути, хочет, чтобы она его разыскала. И она сделает это, все равно сделает. Если только…

— А нож? — шепнула она старику. — Он взял с собой мой нож? Черный?

— В палате его нет, — пожал плечами тот.

— Значит, взял!

Саше было вполне достаточно и этого скупого знака.

Флейтист был безусловно талантлив и к тому же великолепно владел своим искусством, словно только вчера он играл в консерватории. В футляре его инструмента, распахнутом для подаяний, хватило бы патронов, чтобы прокормить небольшую станцию — или чтобы поголовно вырезать ее население. Вот оно, признание, с грустной ухмылкой подумал Гомер.

Мелодия казалась старику смутно знакомой, но сколько бы он ни пытался вспомнить, где мог ее слышать — в старом кино? в радиоконцертах? — ничего не выходило. В мелодии было что-то необычное — случайно настроившись на ее волну, отвлечься больше не получалось; хотелось непременно дослушать до конца, а потом рукоплескать музыканту, пока тот не примется за игру вновь.

Прокофьев? Шостакович? Познания Гомера в музыке все равно были слишком скудны, чтобы всерьез стараться угадать композитора. Но кто бы ни написал эти ноты, флейтист не просто исполнял их, он насыщал их новым звучанием и новым смыслом, оживлял. Талант. Талант, и за него Гомер готов был простить парню дразнящие взгляды, которые тот между делом подбрасывал Саше, как бумажный бантик котенку.

Однако пора было уводить от него девочку.

Дождавшись, пока музыка отцветет, а флейтист отдастся аплодирующей публике, старик ухватил Сашу за влажный, еще пахнущий хлоркой костюм и вытащил ее наружу.

— Вещи собраны. Я иду за ним. — Он выдержал паузу.

— Я тоже, — быстро сказала девчонка.

— Ты понимаешь, во что ввязываешься? — негромко спросил Гомер.

— Я все знаю. Я подслушала. — Она вызывающе глянула на него. — Эпидемия, да? И он собирается всех сжечь. И мертвых, и живых. Всю станцию. — Саша не отводила глаз.

— И зачем тебе к такому человеку? — Старику это было действительно интересно.

Саша не отвечала, и какое-то время они шагали рядом молча, пока не забрались в совсем безлюдный уголок зала.

— У меня отец умер. Из-за меня, я виновата. И я уже ничего не могу сделать, чтобы он снова был живой. А там есть люди, которые еще живые. Которых еще можно спасти. И я должна попытаться. Ему должна, — медленно и неловко выговорила она наконец.

— Спасти от кого? От чего? Болезнь неизлечима, ты слышала, — горько отозвался старик.

— От твоего друга. Он страшнее любой болезни. Смертельнее. — Девчонка вздохнула. — Болезни хотя бы оставляют надежду. Кто-то всегда выздоравливает. Один на тысячу.