Дмитрий Глуховский - Метро 2034

Надо было теперь стереть эту кисло-сладкую обеденную сцену из памяти, заболтать ее чем-нибудь бессмысленным, припорошить сверху словами.

— Здесь странные люди, — сказала она Леониду.

— Чем? — Он махом осушил стакан и наконец вылез из-за стола.

— У них в глазах чего-то не хватает…

— Голода, — определил музыкант.

— Нет, не только… Им как будто больше ничего не надо.

— Это потому что им больше ничего не надо, — хмыкнул Леонид. — Они сыты. Ганза-царица кормит. А что глаза? Нормальные осоловелые глаза…

— Когда мы с отцом жили, — Саша посерьезнела, — нам столько на три дня хватило бы, сколько мы сегодня недоели… Может, надо было забрать, отдать кому-нибудь?

— Ничего, собакам скормят, — ответил музыкант. — Нищих тут не держат.

— Но ведь можно было бы отдать на соседние станции! Где голод…

— Ганза благотворительностью не занимается, — встрял в разговор один из караульных, тот, которого назвали Костылем. — Пусть сами крутятся. Еще не хватало бездельников на себе тянуть!

— А ты сам коренной, с Кольца? — поинтересовался Леонид.

— Всегда тут жил! Сколько себя помню!

— Тогда ты, наверное, не поверишь, но те, кто родился не на Кольцевой, тоже иногда должны жрать, — сообщил ему музыкант.

— Пусть жрут друг друга! Или, может быть, лучше у нас все отнять и поделить, как красные говорят?! — напирал солдат.

— Ну, если все будет продолжаться в том же духе… — начал Леонид.

— То что? Ты помолчи-ка, шпендель, потому что ты уже тут наговорил на депортацию!

— На депортацию я наговорил еще раньше, — флегматично отозвался музыкант. — Мы сейчас этим и занимаемся.

— А могу тебя и сдать куда надо! Как красного шпиона! — загорячился караульный.

— А я тебя за пьянку на дежурстве…

— Ах ты… Да ты же сам нам… Да ты…

— Нет! Простите нас… Он ничего такого не хотел сказать, — вмешалась Саша, вцепилась музыканту в рукав, оттащила его от тяжело задышавшего Костыля.

Она чуть не силой выволокла Леонида к путям, посмотрела на станционные часы и ахнула. За обедом и спорами на станции прошло почти два часа. Хантер, с которым она взялась соревноваться в скорости, наверняка не остановился ни на секунду…

Музыкант за ее спиной пьяно засмеялся.

Весь путь до Парка Культуры караульные не переставали недобро шипеть. Леонид то и дело порывался ответить им, и Саше приходилось то осаживать музыканта, то смирять его уговорами. Хмель никак не выветривался из его головы, добавляя ему и храбрости, и наглости; девушка еле изворачивалась, чтобы оставаться вне досягаемости его разгулявшихся рук.

— Я тебе совсем не нравлюсь? — обижался он. — Не твой тип, да? Ты же не таких любишь, тебе мышцы подавай… Шраааамы… Что же ты пошла со мной?

— Потому что ты мне пообещал! — Она оттолкнула Леонида от себя. — Я не за тем…

— Я не та-ка-я! — Он грустно вздохнул. — Вечная тема. Знал бы я, что ты такая недотрога…

— Как ты можешь?! Там же люди… Живые… Они все умрут, если мы не успеем!

— А что я сделаю? Я еле ноги передвигаю. Знаешь, какие они тяжелые? На вот, попробуй… А люди… Все равно умрут. Завтра или через десять лет. И я, и ты. И что?

— Так ты врал? Ты врал! Гомер говорил мне… Предупреждал… Куда мы идем?

— Нет, не врал! Хочешь, поклянусь, что не врал? Сама увидишь! Еще извиняться будешь! И пусть тебе потом будет стыдно, и ты мне скажешь: Леонид! Мне так со-вест-но… — Он наморщил нос.

— Куда мы идем?!

— Идем дорогой тру-у-удной… Мы в Город Изумру-у-удный. Что-то там трам-пам-пам… Дорогой непростой, — дирижируя указательным пальцем, запел музыкант; потом выронил из рук футляр с флейтой, выругался, нагнулся подобрать и чуть сам не свалился.

— Вы, пьянь! До Киевской сами дойдете вообще? — окликнул их один из стражников.

— Вашими молитвами! — поклонился ему музыкант. — И Элли возвратится… — продолжил он песню, — и Элли возвратится… С Тотошкою… Гав! Гав! Домой…

Гомер никогда не верил в легенду Полянки, и вот она решила его проучить.

Некоторые называли ее Станцией судьбы и чтили как оракула.

Некоторые верили, что паломничество сюда в переломный момент жизни может приоткрыть завесу над будущим, намекнуть и дать ключ, предсказать и предопределить остаток пути.

Некоторые… Но все здравомыслящие люди знали, что на станции случаются выбросы ядовитых земляных газов, воспаляющих воображение и вызывающих галлюцинации.

К дьяволу скептиков!

Что же могло означать его видение? Старику казалось, что он в шаге от разгадки, но потом мысли сбивались, путались. И перед глазами снова вставал Хантер, рубящий воздух черным лезвием. Дорого бы Гомер отдал, чтобы узнать, что предстало бригадиру, с кем он боролся, что за поединок окончился его поражением, если не гибелью…

— О чем думаешь?

От неожиданности старику спазмом скрутило внутренности. Ни разу прежде Хантер не заговаривал с ним без веской причины. Лай приказов, недовольное рычание скупых ответов… Как ждать разговора по душам с тем, у кого нет души?

— Так… Ни о чем, — запнулся Гомер.

— Думаешь. Я слышу, — ровно произнес Хантер. — Обо мне. Боишься?

— Сейчас нет, — соврал старик.

— Не бойся. Тебя не трону. Ты мне… напоминаешь.

— Кого? — осторожно спросил Гомер после полуминутного молчания.

— Что-то обо мне. Я забыл, что во мне такое есть, а ты мне напоминаешь. — Вытаскивая из себя и выкладывая одно за другим тяжелые слова, тот смотрел вперед, в черноту.

— Так ты для этого меня с собой взял? — Гомер был одновременно и разочарован, и озадачен; он-то ожидал чего-то…

— Для меня важно держать это в голове. Очень важно, — отозвался бригадир. — И для остальных тоже важно, чтобы я… Иначе может быть… Как уже было.

— У тебя что-то с памятью? — Старик словно крался по минному полю. — С тобой что-то случилось?

— Я все отлично помню! — резко ответил тот. — Только себя самого вот забываю. И боюсь совсем забыть. Будешь мне напоминать, хорошо?

— Хорошо. — Гомер кивнул ему, хоть Хантер его сейчас и не видел.

— Раньше во всем был смысл, — трудно выговаривал бригадир. — Во всем, что я делал. Защищал метро, людей. Людей. Была четкая задача — устранять любую угрозу. Уничтожать. В этом был смысл, был!

— Но и сейчас…

— Сейчас? Я не знаю, что сейчас. Я хочу, чтобы снова все было так же ясно. Я же не просто так, я не бандит. Не убийца! Это ради людей. Я пробовал без людей жить, чтобы их уберечь… Но страшно стало. Очень быстро забывал себя… Нужно было к людям. Защищать их, помогать… Помнить. И вот Севастопольская… Там меня приняли. Там моя конура. Станцию надо спасти, надо помочь им. Какую цену ни пришлось бы заплатить. Мне кажется, если я это сделаю… Когда устраню угрозу… Это большое дело, настоящее. Может быть, тогда вспомню. Должен. Мне поэтому надо скорее, а то… Оно теперь все быстрее и быстрее катится. За сутки мне обязательно надо успеть. Все успеть — и в Полис, отряд собрать, и обратно… А пока ты напоминай мне, ладно?