Алексей Калугин - Время лживой луны

Переломив двустволку и вытащив из стволов патроны, Антип повесил ружье на крючок и приоткрыл дверь в комнату.

– Ну, жена! Принимай гостей! – обернувшись, мужичок рукой сделал знак бойцам. – Заходите, служивые! Не стесняйтесь! Рассаживайтесь! А я ща вернусь. У тебя какой размер? – глянул он на Игоряшу.

– Сорок второй, – ответил тот.

Антип подмигнул Игоряше и юркнул за дверь, ведущую на скотный двор.

Петрович снял с крючка хозяйское ружье, внимательно осмотрел его и тихонько свистнул. Ижевская безкурковая горизонталка с дополнительным третьим, нарезным стволом, расположенным под двумя гладкоствольными. Изготовлена в одна тысяча девятьсот семьдесят втором году. А на вид – так совсем новенькое. Даже на лакированном деревянном прикладе – ни царапинки.

Из всего взвода только Ерохин, приличия ради, войдя в комнату, решил перекреститься на старую почерневшую икону с лампадкой в красном углу. Да и то положил крест слева направо.

Примерно полкомнаты занимала большая русская печь, вдоль которой тянулась узкая скамья. За печкой, отделенная ситцевой занавеской, располагалась небольшая кухонька. Справа от двери в стенку, оклеенную голубенькими обоями с васильками, были вбиты гвозди, чтобы одежду вешать. В углу под иконой стоял большой обеденный стол, застеленный потертой на углах клеенкой. Посреди стола – импортный бумбокс с вытянутой антенной, захлебывающийся истошной попсятиной. Рядом со столом – холодильник. Сверху на холодильнике – тостер. Освещала комнату старинная пятирожковая люстра с деревянными украшениями и пузатенькими бледно-желтыми плафонами.

– Да-а-а… – только и смог произнести, взглянув на все это, ефрейтор Стецук.

У остальных так и вовсе слов не было.

Стецук же окончательно языка лишился, когда увидел вышедшую из-за занавесочки с цветочками жену Антипову. Если тостеру с бумбоксом в этом доме было не место, то уж этой девице – и подавно. Высокая, стройная, большеглазая красотка с пышными формами и рассыпающимися по плечам темно-каштановыми волосами выглядела так, будто сошла с обложки одного из глянцевых гламурных журналов. Одета она была тоже соответствующе – узкие, вытертые бледно-голубые джинсы с художественными дырами на бедрах – интересно, как она умудрилась в них влезть? – и обтягивающая розовая маечка со стразами и глубоким вырезом, декорированным под случайный разрыв.

– Здравствуйте, мальчики, – сверкнула голливудской улыбкой хозяйка. – Меня зовут Анжелика.

– А меня, – поборов приступ слабости, первым решил представиться Стецук, – ефрейтор Стецук!

– Какое милое имя! – еще шире улыбнулась Анжелика.

Хотя, казалось бы, куда уж боле!

Запертый в переноске Спиногрыз недовольно заворочался, заскреб когтями. Дабы не провоцировать конфликт, о возможности которого предупреждал Антип, Макарычев поставил переноску с котом в угол и прикрыл ее парой рюкзаков. Корм и вода в переноске имелись – пересидит пару часов. А более того задерживаться в этом странном – куда там, странном, сумасшедшем! – доме сержант не намеревался.

– Да вы проходите! Присаживайтесь! – гостеприимным жестом указала на расставленные вкруг стола табуретки и стулья Анжелика. – У меня как раз и ужин готов!

– Поздновато для ужина, – заметил, присаживаясь на краешек стула, Портной.

– Так у меня муж всегда за полночь домой возвращается. Я до его прихода ужин в печи держу, чтобы не остывал.

Макарычев незаметно посмотрел на автоматы, оставленные в углу, там же, где и рюкзаки. Зря они их так бросили. Расслабились. Случись что, разве только он сам да Портной, сидящий напротив, с другого края стола, успеют автоматы схватить. А если противник с оружием в дверь войдет, так и вовсе хана. Макарычев как бы невзначай положил руку на кобуру с пистолетом и, тихонько шевельнув пальцем, расстегнул ее.

– А что ж это ваш муж ночами на болоте пропадает?

– Да, как обычно, дела.

– Дела?

– Работа.

– А по хозяйству?..

– Дома я и сама справляюсь.

На столе появилось блюдо с рассыпчатой отварной картошкой, присыпанной мелко нарезанным лучком и укропчиком. С пылу с жару, а не в остывающей печи подогретая. Два больших куска желтого масла, положенные сверху, медленно плавятся и стекают янтарными потоками. Рядом – тарелка с нарезанной селедочкой. Дальше – блюдо с запеченной курицей, разломленной надвое и спрыснутой каким-то красноватым соуском. Следом – тарелка со стопкой антрекотов. За ней – тарелка с грудой блинов, больших, с ровными, круглыми краями, прозрачных на просвет.

– Это она все мужу на ужин приготовила? – шепотом спросил Муратов у Стецука.

– Ну, может, традиция у них такая…

Стецуку было не до разговоров – он уже жадно шарил взглядом по столу, не оценивая, а словно пробуя каждое блюдо на взгляд.

– Что за традиция? – не отставал Муратов.

– Жрать каждый вечер до отвала… Или гостей к себе приглашать.

Анжелика положила на стол вилки, и Стецук первым схватил одну из них.

– Да откуда я знаю! Что ты пристал?

– А дети у вас есть? – спросила хозяйку Тарья.

– Дети? – кистью руки Анжелика картинно откинула красиво упавшую на лоб прядь темных волос. – Ну, мы пока об этом не думали…

– То есть предохраняетесь?

– Тарья, – процедил сквозь зубы Портной, посчитавший последний вопрос слишком уж интимным. И даже попытался ткнуть ее локтем в бок. Понятное дело, безрезультатно.

– Конечно, – ничуть не смутилась Анжелика.

– А презервативы вам Валерка-вертолетчик привозит? – продолжала гнуть свою линию Тарья.

– Да-а, – еще шире улыбнулась Анжелика.

– В обмен на синенькие грибочки?

– В этом году был хороший урожай, – Анжелика нырнула за ситцевую занавеску и вернулась с тарелкой нарезанного большими, в два пальца толщиной, ломтями теплого домашнего хлеба.

Макарычев не понимал, к чему клонит Тарья, но чувствовал, что завела она этот разговор неспроста. А потому и не перебивал.

– А какой маркой презервативов вы пользуетесь?

– Простите? – непонимающе наклонила голову к плечу Анжелика.

– Я про марку презервативов спрашиваю. Какие вам ваш курьер привозит?

– Не знаю, – безразлично качнула головой Анжелика. – Все необходимое Антип сам заказывает.

– Меню к ужину тоже муж составляет?

– Конечно.

– А вы сами что больше всего любите?

– Мне все равно.

Распахнулась дверь, и в комнату, весело улыбаясь, вбежал Антип. Телогрейку он скинул, и теперь на нем была гимнастерка образца сорок пятого года. А странный меховой колпак так и остался на голове.

– На-ка! Примерь! – Антип кинул Дробинину пару новеньких хромовых сапог. – Для себя берег. Но для хорошего человека не жалко.

– Да нет, спасибо, не надо, – принялся отказываться донельзя смущенный таким вниманием к своей босой ноге Игоряша.