Константин Клюев - Великий Дракон Т-34

В ожидании горючего офицеры стали свидетелями странного разговора. Из соседней деревни, расположенной за границей внешнего оцепления, пришла небольшая делегация во главе со старостой и священником. Деревенский глава для солидности нацепил на шею внушительного вида сверкающую цепь, со звеньями в палец толщиной – символ его положения и власти. По тому, как легко он ее нес, можно было сделать вывод, что она не из золота, а из металла попроще, намного более легкого и дешевого, может быть, даже из крашеного дерева. Немцы – народ бережливый, а символ – он и есть символ.

Часовой наотрез отказался пропустить делегацию в лагерь и вызвал дежурного офицера. К селянам лениво подошел офицер в щегольски изогнутой фуражке. Староста чинно представился и передал слово сельскому священнику.

Священник в черной сутане, перебирая в руках четки, несколько монотонно и пространно, но очень доходчиво изложил цель визита.

Курган в карьере, который раскапывали археологи, местные жители называли Могилой. Обычай требует, чтобы могила была расположена в направлении восток-запад, так чтобы покойник лежал ногами к востоку и головой к западу. Известно, что зов на Страшный суд придет с востока, и для мертвеца будет лучше, если в утро Воскресения он сможет встать на ноги лицом к восходящему солнцу. Старинное немецкое название восточного ветра – «ветер ног покойника». Выкопать могилу в направлении север—юг было очень нехорошо – и означало либо недостаток уважения, либо прямое недоброжелательство по отношению к покойнику, которому предстоит в ней лежать. На некоторых сельских погостах встречаются такие могилы, и там лежат чужаки, самоубийцы, а порой даже еретики, колдуны и ведьмы, якшавшиеся с нечистью. Господину офицеру не стоит над этим смеяться.

Ступать на могилу или ходить по ней, а уж тем более тревожить, как это делают археологи, – плохая примета. Это неуважение не только к тому, кто лежит в ней, но и ко всем лежащим поблизости. Раскапывать могилу всегда считалось плохим предзнаменованием. Ее раскрытая пасть ждет новой пищи, и скоро может приключиться не одна смерть. Разрушать, а тем более грабить могилы было себе дороже. Разбуженные до Страшного суда мертвецы начинают бродить, сея смерть и ужас. Господа офицеры могут смеяться сколько угодно, но с того самого момента, когда в карьере появились люди, в деревне стали происходить очень странные события. Стога опрокидывались и рассыпались по земле веером, снопы переносились с одного поля на другое. Тенор-колокол на церковной колокольне звонил в полночь сам по себе. Животные исчезали из запертых загонов и обнаружены бывали в самых неподходящих местах – на чердаках, в подвалах и даже в местном храме. Коровы начали телиться прежде срока, куры перестали нестись. Случился необъяснимый падеж тридцати овец и двух лошадей в хозяйстве старосты. Напрашивается предположение, что все это было результатом действий некоего злоумышленника, но такового не только не обнаружили, но и никого не заподозрили. Кто в силах забросить быка на чердак, да так, что никто не услышал ни единого звука? Не-е-ет, господа, человекутакое не под силу. Вот потому жители деревни склонны считать источником всех бед раскопки Могилы. Кто или что в Могиле похоронено – они не знают, да лучше и не гадать. Священник со старостой просят господ военных от имени всей общины, чтобы Могила была восстановлена как можно быстрее. Тогда и неприятности прекратятся.

Под конец эсэсовец перестал смеяться и со всей серьезностью ответил, что от имени командования и от себя лично предупреждает: если колокол еще раз зазвонит сам по себе, то падеж скота перекинется на скотов-паникеров из местного населения. И падеж среди паникеров начнется с местного старосты и священника. Если не прекратятся беспочвенные слухи, тенор-колокол уже будет звонить по господину сельскому старосте и остальным суеверным придуркам. Он это торжественно обещает всей сельской общине, и не просто обещает, а торжественно клянется здоровьем всех павших овец старосты и лошадей в придачу.

С этими словами он развернул за плечи спиной к себе старосту и сильным тычком в спину направил в сторону деревни. За старостой двинулись остальные. Последним шел священник, бормоча себе под нос молитву. Офицер же громко предупредил солдат, чтобы местных идиотов не подпускали к объекту на выстрел, и отправился в штабную палатку.

Дождавшись заправщика с топливом, Виктор с техником уехали в расположение танковой роты. Разговор, невольным свидетелем которого он стал, не шел из головы и неприятно тревожил. Неринг вырос среди книг, он прочел все, что было в огромной домашней библиотеке, а также все новое, что попадалось в библиотеках по местам службы и учебы. Теперь в его сознании вихрем проносились отрывки трубадурских бредней, сцены из мрачных баварских сказок, почему-то страшный Вий из русской книжки, зачитанной до дыр в «Каме», норвежский бог Один, суровый небесный викинг, и пылающее готической лентой слово «Грааль». Рассказ старого архивариуса, ныне – ведущего сотрудника отдела тайных наук, обстановка строгой тайны вокруг странного котлована, теперь вот этот староста с сельским капелланом – все это возбудило мозг Неринга до крайности, и он поймал себя на мысли, что в служебное время думает совершенно не о своих должностных обязанностях, причем остановиться не может. Еще несколько недель назад, сражаясь с французами, капитан чувствовал себя уверенно, надежно и на своем месте. Теперь же он был на грани нервного срыва и мог угодить под трибунал, а что еще хуже – под свой собственный суд чести. Нужно было срочно что-то предпринять, и Виктор вспомнил совет Людвига Риттера фон Радльмайера, начальника учебного центра «Кама».

Отпуск на четверо суток блестящему служаке Нерингу был выписан без звука – и уже через три часа Виктор, передав полномочия обер-лейтенанту Отто фон Барнхельму, отправился в Майнц на попутной машине связистов.

Виктор снял номер в уютной центральной гостинице «Манцерхоф» и, повалявшись полчаса на ослепительных простынях, отправился вниз, по Кайзерштрассе. В уютном ресторане «Первая звезда» он заказал себе водки, выпил залпом большой фужер и немедленно огляделся. Выбрал самую красивую и чистенькую белокурую девочку – ее звали, без сомнения, Эльзой, а как же еще! – усадил ее рядом и продолжил методично напиваться. Это была одна из главных заповедей фон Радльмайера – женщину выбирать на трезвую голову, после первой рюмки, когда душа уже открыта волшебству, а разум еще бодрствует. Иначе рискуете проснуться и испугаться, господа, да-с.

Виктор для верности выпил несколько фужеров залпом, по-русски, расплатился и отправился с Эльзой в номер. В девочке он не ошибся – несмотря на свою внешнюю хрупкость и изнеженность, она, не дрогнув и не запросив пощады, выдержала почти трехдневный марафон в постели спортивного танкиста. От Эльзы пахло медом и яблоками, и кожа ее светилась изнутри.