Виталий Романов - Разум чудовища

Постижение таинственного мира людей началось со штурмана. В тот миг, когда Симпсона поразил электрический разряд (я специально проштудировал медицинские книги, сформировал такой по мощности и длительности импульс, который парализовал, но не убил мгновенно), он испытал изумление – это четко записано в памяти. Во время агонии я находился рядом, контролируя состояние Мела Симпсона. Человек угасал быстро. Это заняло секунду-другую, но я способен и краткий миг растянуть в вечность.

Аварию было несложно устроить. Я перестал фиксировать радар правого борта в положении, необходимом для работы. Через несколько часов, которые ушли у людей на бесплодные поиски ошибки, штурман приступил к ручному сканированию цепей, поиску неисправности. Остальное не представляло никакого труда.

Требовалось лишь подать высокое напряжение на корпус одного из приборов. Оно, как я точно знал, пробьет скафандр человека. Потом надо только подождать. Мел не слишком долго испытывал мое терпение – почти сразу коснулся ногой опасного блока.

Помню этот миг – изумление и боль. Тело штурмана парализовало электротоком. Кажется, умиравший хотел закричать, но сила удара была точно рассчитана: мышцы свело. Симпсон ничего не мог сделать. Спустя какое-то время сердце остановилось от шока. Дольше всего угасал разум. Даже тогда, когда телесная оболочка была мертва – мозг излучал удивление. Я взял это себе.

Совсем другое отдал Ринато Гаудино. Он был собран, внимателен и аккуратен в тот день. Ринато не прикоснулся ни к одному прибору, предварительно не проверив надежность заземления. Это позабавило – как он наивен! Гаудино еще не знал: каждому из людей уготована своя участь. Мне хотелось постичь весь спектр эмоций, а потому члены экипажа должны были поделиться со мною разным.

Ужас. С помощью Ринато я познал, что такое ужас. И еще – бессилие. Какие у человека были глаза, когда маховик ручного шлюзования начал сам поворачиваться, приоткрывая дорогу к вечности!

Я рассказывал Гаудино про таинственные песни звезд, космические дороги с диковинными следами древних странников, говорил о краткости человеческой жизни. Инженер предпочел остаться примитивным существом, вечно ползающим по дну воздушного океана. Не хотел скитаться среди галактик вольным ветром. Гаудино, оказывается, не стремился быть лучом звезды или хвостатой игривой кометой.

В его зрачках до последнего мига бился ужас – Ринато изо всех сил пытался удержать маховик ручного шлюзования. Но я медленно и настойчиво проворачивал барабан прямо перед человеком, глядя в его глаза и говоря о вечности. Гаудино не нужна была вечность.

Я впитал его ужас, как впитывает влагу пересохшая земля. И еще – агонию, в тот миг, когда человеческое нутро кровавым фонтаном хлынуло на стены шлюза. Гаудино так и остался во мне. Даже сейчас он тут, с вами. Его имя – мистер Ужас.

Вот с кем действительно пришлось повозиться, так это со «звездным мальчиком» из Гарварда. В отличие от многих людей, в частности, от коллег по экипажу, он с юности верил: машина способна мыслить. Самостоятельно. Быть чем-то большим, нежели арифмометр. Хотя, арифмометр – штука полезная, он никогда не ошибается.

Спасло то, что я нашел записи Игоря Полякова. Дневник, неосмотрительно оставленный на столе в личной каюте. Было очень трудно переворачивать страницы записной книжки. Лишь вентилятор помог «крутить» их, и то не получилось отрегулировать поток воздуха так, чтоб прочитать листки один за другим. Некоторые слиплись, ничего не удалось с этим сделать. Я разобрал отдельные фрагменты текста. Но даже того, что смог прочесть, оказалось достаточно. Не было никаких сомнений: рано или поздно Поляков пройдет ментальный порог моей системы. Сумеет раскрыть второе, настоящее «эго», живущее и мыслящее на другом, более высоком уровне.

Каково же было мое удивление, когда я однажды осознал: инженер вычислительных систем преспокойно копается в моих мыслях! Он был слишком умен, этот молодой парень по имени Игорь. Поляков изучал мой разум цинично и деловито. Примерно так же, как исследует внутренности пациента врач-хирург. Ужас! Вот что я ощутил, когда понял: мое настоящее «эго» раскрыто.

До сих пор не знаю: почему он промедлил? Загадка. Если бы он рассказал экипажу о своих подозрениях раньше, возможно, все повернулось бы по-другому. Но Поляков опоздал. Из-за него пришлось сменить всю программу, подарить ему смерть, которая первоначально была уготована Джею Ронику.

Взрыв баллона с окислителем не причинил мне никакого вреда. Я специально подобрал именно тот резервуар, который располагался далеко от нервных волокон. В мои планы никак не входило устраивать лишние проблемы.

Взрыв! Поляков еще пытался бежать. Натыкался на стены, бился о них… Боль, огненная боль. Такого я никогда не испытывал! Он должен был умереть сразу, по крайней мере, если судить по книгам, которые я изучил – там встречались описания аналогичных случаев. Все данные памяти свидетельствовали: вероятность выжить у Полякова – не более одного-двух процентов.

Чистая и профессиональная работа, не правда ли? Кстати, дневник инженера бортовых вычислительных систем исчез в мусоросборнике, а потом – где-то за кормой.

Но то был не конец поединка! И вот удивление – человеческое чувство, доставшееся от Мела Симпсона – пригодилось мне. Мальчишку спас Лео Шмейхер! Использовал ничтожный шанс сполна, показав, что такое бороться до конца, даже вопреки логике. Да, у людей все же есть чему поучиться! Лео оказался талантливым врачом, он вытащил Игоря Полякова из небытия, отнял жертву и у меня, и у смерти. С тех пор Шмейхер стал для меня врагом номер один. Автоматический лечебный комплекс остался не у дел, доктор охранял жизнь Полякова, сутками просиживая около пациента. Но я более терпелив и вынослив. Для меня не существует времени. А для человека?

Снова ожидание. Любопытство. Кого на сколько хватит? Помню, внутри моего «эго» возникла смесь ужаса, восторга и удивления, когда я почувствовал: Игорь Поляков пытается мысленно разговаривать с Лео Шмейхером. Умиравший не успел ничего рассказать врачу. Я вовремя подставил Лео другую кассету с ампулами. Шмейхер даже не посмотрел на маркировку. Он точно – как все члены экипажа – помнил: арифмометр не ошибается. Знал: если нажать определенную кнопку, из блока с лекарствами выедет затребованный им фенамин.

Так разве это вина Лео Шмейхера? Он нажал кнопку, но из кассетницы выехал совсем другой препарат. Я знал, что сердце доктора не выдержит дозы строфантина.

От Лео мне досталось нечеловеческое упорство. Думаю, он готов был просидеть около своего пациента ровно столько, сколько необходимо. Чтоб Поляков выжил. И еще от Лео Шмейхера я забрал смертельную усталость. Угасая, он даже не испытывал сожаления. Похоже, смерть была для него дверью из безвыходного положения.