Олег Дивов - Саботажник

– Внушает! – оценил цитату Кронштейн.

Словно по мановению руки Причера, к столику подскочил официант, и перед капелланом образовалась кружка пива.

– Уважают вас, – удовлетворенно отметил Кронштейн. – Люблю, когда моих друзей уважают. Ну-ка, я вам сейчас накапаю… Вот так. Приняли!

– Приняли! – кивнул Причер, опрокидывая в рот смесь пива с водкой, и даже отвратительный вкус русского народного пойла сейчас показался ему вполне приемлемым.

Кронштейн назвал его «другом». О Причере ничего подобного так давно никто не говорил, что он теперь с психиатром и реактивного топлива выпил бы.

В воскресенье утром храм оказался набит битком. Пришла вся отдыхающая смена, даже те, кому сейчас полагалось спать после ночи в карауле. Усталые лица, но просветленные ожиданием.

«Они ждут чуда. Они надеются, что я сделаю им хорошо, – подумал капеллан, стоя за кафедрой. – С ними очень давно не разговаривали по-человечески. А я, негодяй, сейчас на них обрушу свои личные сомнения. Попрошу вместе со мной задуматься. Страдать попрошу. Искать выход. Но что поделаешь? Да ничего не поделаешь… Человек пятьсот, не меньше, буквально стены трещат. А остальные слушают по трансляции. Вся база внемлет моему слову. Это большая удача. Во всяком случае, если меня через полчаса скрутят «эм-пи» и засунут в шаттл, я смогу быть уверенным, что сделал на Кляксе все возможное. С Богом, капеллан!»

– Основной трагизм жизни – это трагизм смерти, – сказал Причер.

По рядам слушателей прокатился вздох. В первом ряду напрягся полковник.

– Мы, военные, глубоко понимаем трагедию смерти, ведь нам столь часто приходится наблюдать ее вблизи. Кладбищем становится для нас весь мир, когда мы опускаем в могилу своих товарищей. А советы окунуться в повседневные заботы, разговоры о том, что время нас излечит… Это так же бессмысленно, как напиться до бесчувствия. Смерть не вытравить из памяти.

Зал вздохнул снова. «Давайте, примерьте это на себя, вспомните, как оно бывало, – подумал капеллан. – Даю секунду. Так, поехали дальше. Вроде бы получается».

– Хотим мы того или нет, все мы смертны. И смертны те, кто нам дорог и близок. Увы, физическая смерть неустранима. Но тем не менее в каждой душе человеческой живет неуемная жажда жизни, бесконечного совершенства и могущества. Всю свою историю наша цивилизация идет к тому, чтобы продлить жизнь человека, и мы достигли многого на этом пути. Но в конечном итоге все усилия разбиваются об одну проблему – неотвратимости смерти.

Представьте себе, что вас приговорили к смертной казни, но отсрочили ее исполнение на месяц и отпустили вас домой. Ужасная ситуация, не правда ли? Но ведь мы все в таком положении! Для одних приговор исполнится раньше, для других позже. Но суть от этого не меняется. Все мы смертники, причем в буквальном, точном смысле этого слова…

Причер дал себе и залу короткую передышку, вгляделся в море внимательных глаз и понял – есть контакт. Его услышали и будут слушать дальше. А значит, от него уже ничего не зависит. Он просто должен говорить. Правду. И будь что будет.

– Говорят, что нормальному, здоровому человеку несвойственно думать о смерти, не замечать ее неумолимого приближения. Ошибка. То, что мы принимаем за непоколебимое душевное здоровье, на самом деле обычный самообман. Человек, лишенный веры в Господа, только через создание всяческих иллюзий спасается от кошмара осознания истинного своего положения. Положения обреченного на казнь! О, иллюзия! Она успокаивает и убаюкивает, на самом деле обманывая и обольщая!

Нам могут возразить – а чем лучше ваше положение религиозных людей, ведь и вы те же смертники? Между тем существует колоссальная разница между атеистом и верующим в их отношении к жизни и смерти. Для верующего земное существование – прелюдия к будущей полноценной и гармоничной жизни. Смерть для него – лишь переход от одной, низшей стадии жизни, к другой, высшей. Для атеиста земная жизнь – все. Поэтому смерть для него – непреодолимая трагедия, обессмысливающая всю его жизнь. В этом парадоксе самый ужасный кошмар атеизма: жизнь – все, и смерть превратит ее в ничто, в бессмысленную возню. Для верующего же трагедия смерти преодолевается радостным сознанием бессмертия. И от этого земная жизнь приобретает огромный и глубокий смысл – подготовки к вечной жизни.

Это великое знание, дети мои. Никто так не мотивирован дышать полной грудью, проживая жизнь земную, как верующий. Ведь он должен суметь из сырой глыбы природной данности большим трудом, длительным подвигом высечь, как скульптор, прекрасное человеческое лицо. Воспитать в себе духовную личность и наполнить ее тем бессмертным содержанием, которое приобщит его к Вечности….

«Помедленнее, – напомнил себе Причер. – Ты ни в коем случае не должен их гипнотизировать. Они должны расслышать каждый тезис и иметь время сравнить его с личным опытом. Они должны осознать».

– Так почему мы жаждем бессмертия? – почти выкрикнул капеллан и почувствовал, как весь зал тянется к нему, – неподвижные внешне люди на самом деле стремились прикоснуться к священнику. – В сущности говоря, ненасытное стремление жить и есть неосознанная жажда бессмертия. Мотивы этой жажды коренятся в самой глубине человеческой души. Это и неутомимая жажда познания, и потребность в непрестанном творчестве, и просто глубокая любовь к живой человеческой личности. Пребывая здесь, – Причер ткнул себя пальцем в грудь, – в наших физических телах, мы не успеваем реализоваться полностью. Ведь душа человеческая внутренне бесконечна, и потому для раскрытия всех ее возможностей нужна вечность, то есть бессмертие души.

Жажду познания не утолить за одну-единственную жизнь. И творчество неразрешимо и беспредельно. Наконец, самый очевидный мотив желания бессмертия – любовь. Умереть, когда любишь, и умереть навеки, безвозвратно, – это необыкновенно больно. Здесь мы можем сослаться на признания атеистов, отрицающих Бога, но обладающих опытом живой, самоотверженной и чуткой любви. Именно на атеистов, у которых под влиянием смерти горячо любимых близких людей зарождалась вера в их бессмертие! Такие атеисты, отрицая бессмертие умом, в то же время энергично утверждают его всем сердцем, всей душой своей!..

Зал начало потихоньку трясти. Причер действительно изо всех сил старался не загипнотизировать людей, но он все-таки акцентировал некоторые слова и фразы – и неплохо «завел» паству. Вброшенный капелланом безмолвный вопрос лег на измучившую людей здесь, на Кляксе, неразрешимую проблему. Теперь настала пора отвечать. Единственно правильным образом. Спасти заблудших, убедить колеблющихся.

«Готовы ли они? Кажется, да. Сейчас будет самое важное. Хочется надеяться, что в Военно-Космических по-прежнему не спят на лекциях по общей физике. Если люди хоть что-то помнят, это большая подмога».