Анатолий Ключников - Клёст - птица горная

Есть! Двое головорезов рухнули, издавая злобное рычание; я прикрыл Шестёрку, стоявшего рядом, от напора ловкого противника, заставив того отступить. Враги шарахнулись вправо и влево от нашего строя, начав его окружение.

«Пожалуй, сегодня мне точно хана…»

— Держать строй! Я прикрою сзади!

Шеренга принялась закругляться, оставляя впереди только Бима и Бома, одуревших от крови и продолжавших тыкать тех первых двоих упавших копьями, не обращая внимания, что те уже не жильцы.

«Чёрные» не имели столько бойцов, чтобы спускаться далеко вниз и обложить нас толстым кольцом. К тому же, от нашей колонны наверх бежали всё новые и новые легионеры, причём некоторые метали дротики и даже пилумы, что резко снижало кураж противника. Оттеснив вниз первую волну атакующих, среди которых было с десяток панически улепётывающих, головорезы поспешили вернуться на вершину и не желали тратить время на добивание моей группы, оказавшейся похожей на выступающий в водяном потоке валун — наоборот, они оббегали нас по широкой дуге. Причём, они развернулись одновременно: один командный выкрик — и все «чёрные», мгновенно забросив щиты себе за спину, вышли из боя и побежали назад сломя голову, как будто за ними гнался сам Нечистый.

— Вперёд! — я махнул мечом, легко обогнал своих бойцов и ударил по ноге первого, кого сумел догнать.

«Чёрный» рухнул, при этом ловко откатившись в сторону и за мою спину — мне пришлось разворачиваться. Но второго удара не потребовалось: Шестёрка, отшвырнув щит и копьё, коршуном кинулся на раненого и ловким воровским движением перехватил ему горло — кровь хлестнула аж на аршин. Мать моя, ну и команда у меня! Как много я ещё не знаю про своих людей! Учишь их, учишь, а у них при запахе крови первобытные инстинкты срабатывают… и ещё какие!

Мне удалось догнать ещё одного «чёрного». Я остриём копья сначала сделал ему подсечку, потом древком оглушил ударом по голове и принялся вязать. Гоняться за шустрыми врагами не имел ни малейшего желания: и годы не те, и в горах бегать не научен — воздуха не хватает. Конечно, я, наверное, смог бы убить ещё одного-другого, а зачем? Награды от Божегории мне не нужны, да и будет ли ещё она, эта награда, а вот арбалетный болт в грудь — запросто. Или дротик в лоб или ногу. Судя по всему, нам попались головорезы, ничем не хуже «ночных сов», — скорее даже лучше, и играть с ними в войнушку я не имел ни малейшего желания. А так вроде бы и труса не праздную, и полезным делом занят — языка беру: ножом срезал с его рубахи полоску ткани и связываю кисти рук. Мои бойцы, видя, что я, мягко говоря, не рвусь в бой, тоже расслабились и остановились.

— Пескаря убили, — сказал Штырь, злобно сорвав и зажевав травинку. — Он с краю стоял, а тот ловкий такой… сзади заходить стал. Пескарь повернулся, а тут его и…

Он начал руками изображать, как было дело.

— Рыбак ещё ранен, — добавил Бим, сплюнув.

— Ага. Кажись, серьёзно, — эхом продолжил Бом. — В бок.

— Бим, Бом, — приказал я. — Тащите Пескаря вниз. Столяр, Шестёрка — помогите Рыбаку. Штырь, ты со мной: нужно доставить этого красавчика в штаб, — пускай там с ним побазарят.

«Красавчик» злобно заурчал, что-то гавкая. Штырь ощерился и болезненно пнул его в бедро:

— Поговори у меня, с-сука! Я тебе мигом зенки выдавлю!

Что ж, с выбором конвоира я точно не ошибся…

— Шестёрка, слушай сюда. Я буду теперь называть тебя Жнецом: очень уж ты славно глотки режешь, словно сноп пшеницы серпом.

Пацан осклабился от уха до уха.

— А если ты будешь в бою бросать оружие, то я тебе уши обрежу и самому себе пришивать заставлю. Понял?

— Так точно, господин десятник!

Я, понимая, насколько опасен захваченный пленник, срезал ему доспех и маскирующую рубаху, располосовал штаны — он топал вниз голый по пояс и босой. И даже без шапочки: там могла быть заколота иголка, смертельная для кого-то из нас. Или способная прервать жизнь пленного: ткнёт себя в висок — и до свидания. Мы со Штырём вцепились ему в правую и левую руку соответственно, при этом держали ножи обнажёнными, — и то мне было страшновато. Я знал, что умеют ТАКИЕ убийцы. Я и сам был таким. Только я сам никогда не мог двигаться с такой скоростью, как эти «чёрные».

Навстречу топал сотник, злющий, как чёрт:

— Почему прекратили погоню?! Струсили?!

— Никак нет, господин центурион! Преследование противника невозможно: мы с такой скоростью не бегаем!

— Умный, да?!

— Никак нет, господин центурион! Такой же дурак, как все!

— Поговори мне ещё! Приказываю преследовать противника! — он потряс возле моего лица кулаком, сжимающим рукоять меча. — Вперёд!

— Не могу оставить важного пленного, господин центурион! — я оглянулся назад. — К тому же, преследование уже прекращено!

Действительно, не вершине скалы оживления не наблюдалось. Наши бойцы физически очень отличались друг от друга, и состязаться в скорости с «чёрными» могли лишь немногие. Атакующая лава сильно растянулась клином, а те самые шустрые, что вырвались вперёд, остановились, потеряв несколько человек от арбалетных болтов и попрятавшись за валуны. Подбежавшее подкрепление, увидев, что расстояние до врагов только увеличивается, не возжелало прыгать за ними по камням, не видя возможности получить хоть что-то, кроме железяки в лоб.

Сотник, проделавший лишь половину пути до вершины и увидевший, что наша отчаянная атака захлебнулась в своей полной безнадёжности, мог только зареветь разъярённым быком, из-под которого выскользнула шустрая корова. Но, начав задыхаться, заткнулся, опустил меч и опёрся на его острие как ослабевший старик на трость: я понял, что у него сейчас в глазах мерцают яркие звёздочки на грани потери сознания. Нельзя в горах так орать после бега, если нет привычки или закалки, как у этих «чёрных»…

Я потащил пленного далее, а Штырь поневоле зашагал за мной. Ну, его, это начальство. Пусть само воюет, если сможет.

Когда мы сдали злобного, зыркающего яростного глазами пленного, в штаб полка и потопали назад, Штыря прорвало на откровенность:

— Командир, я вот что хочу сказать… ты, это, мужик по понятиям. Я думал, что никогда тебя не прощу за то, что ты мнеграблюсломал. А ты меня от простуды лечил… своё золото не пожалел и возврата не просил. Я вообще никогда не видел, чтобы кто-то своё золото отдавал ради других — наоборот, иные и за грошик убить готовы. Ты всегда старался, чтобы у нас всё было самое хорошее. И вот сегодня… если бы не твоя наука, то нас бы как котят порубали, ей-ей. У меня за всю жизнь очко только два раза дрогнуло: сегодня и… очень давно. Ты теперь всегда на меня можешь рассчитывать. Если ты по морде бьёшь — значит, так надо. Значит, я тоже по морде бить буду того, кого ты бьёшь. Меня бьёшь — молчать буду. Если нужно — костьми за тебя лягу.