Анатолий Ключников - Рождение Клеста [СИ]

Через пару недель со дня нашего прибытия, когда мы совсем опухли от праздности, меня вызвали в шатёр Хана. Он восседал на тех же замызганных подушках, только вид его был явно благодушный — не то, что в день встречи. Никто меня сзади на этот раз не давил, но по бокам правителя стояли два грозных молчаливых воина, державшие руку на мечах у пояса и сверлившие меня зорким взглядом. Как нетрудно было догадаться по выражению их плоских лиц, наш язык они не знали ни бельмеса.

Как и в первый день, в шатре я не увидел ни смазливых танцовщиц, ни музыкантов, ни иных лицедеев. Имелось некоторое отличие, кроме расстановки охраны: вместо мяса рядом с Ханом стояло блюдо с оранжевыми сушёными фруктами.

Я поклонился:

— Вы желали видеть меня, повелитель?

— А-а-а-а-а, вот и гость дорогой пожаловал… Что ж, ты не врал мне: ваша женщина — действительно искусная целительница, — да пусть продлит небо срок её жизни на земле.

— Если это так, повелитель, — я уважительно поклонился, — то тогда мы можем продолжить дальше свой путь? Наша свобода — это и будет Ваша достойная награда. Вы давали мне такое слово в день нашей встречи.

— Я действительно давал такое слово, — не стал спорить Хан. — И я не собираюсь его нарушать. Только скажи мне напоследок, чужеземец: а какой такой награды достойны наглые лжецы?

Мне словно под дых врезали. Что творится? Почему — «лжецы»?

— Я не понимаю Вас, светлейший, — я снова поклонился. — Почему Вы обвиняете нас во лжи?

Хан взял с блюда сушёную ягоду, отправил её в рот, пожевал.

— Неужели ты думаешь, глупый мальчишка, что я не отличу воина от гончара или другого ремесленника? Поверь мне: я пожил достаточно, чтобы понимать такие вещи. Ты — воин, и никто не убедит меня в обратном, даже если нарядить тебя голодранцем.

Я промолчал, не пряча взгляда.

— Я не понимаю только, зачем вы пошли в наши края, — продолжил владыка. — Вас вооружили плохими мечами кустарной работы, вы ехали на телеге с женщиной-целительницей. Видит небо: я никогда не думал, что могут появиться ТАКИЕ лазутчики…

— Мы не лазутчики, повелитель, — гордо ответил я.

— Верю, — он кивнул. — Ваша армия разбита. Её или вообще нет, или она за сотню лиг отсюда. Никто не посылает лазутчиков в такую даль, будучи в здравом уме. И вы не нихельцы: я это точно вижу, и не будете служить им, так как презираете их. Быть может, только за деньги? А?..

При слове «деньги» я невольно внутренне дрогнул. Наверное, Хан это почувствовал:

— Так что ты скажешь в своё оправдание, воин? — и зажевал ещё одну ягоду.

— Нам не в чем оправдываться, — гордо ответил я. — Мы — не лазутчики, ехали своей дорогой и никого не трогали. Мы не хотели сдаваться нихельцам в плен, и пытались дойти до своих по тем землям, где нихельской армии нет. А девушку взяли с собой потому, что она тоже не хотела жить у нихельцев в подчинении. Спроси у неё сам, повелитель: неужели ей хотелось бы остаться в Гренплесе?

Хан, конечно же, допрашивал нашу Солнышку не один раз. И очень умело. Но, когда мы ещё ехали в плен все вместе, я строго-настрого предупредил всех, чтобы все говорили одно и то же. Нашей подруге предлагалось не скрывать, что лечила раненых, и что боялась оставаться в городе. В конце-концов, Хан мог выбить из неё и то, что её отец — не простой мужик, а центурион. Лишь бы она не призналась, что мы золото везём. Но, если бы она про это сказала, то нас бы уже давным-давно выпотрошили…

Так как моё предложение кинуться допрашивать девушку Хан откровенно проигнорировал, то я догадался, что он её уже расспросил обо всём, что сам считал нужным. Конечно же, наша Солнышко никак не могла сознаться, что мы — лазутчики: она прекрасно знала, что это такое, и знала, что мы совсем не такие…

Что ж, Хан оказался в тупиковой ситуации: он никак не мог доказать, что мы — вражеские лазутчики, так как мы сюда не сами шли, а нас привезли насильно его же воины. Но и отпускать просто так солдат Его Величества ему не хотелось по какой-то неведомой мне причине.

— Повелитель, — я продолжил разговор, так как молчание затянулось. — Наши народы жили в одной стране без войн многие годы. Почему же Вы вскормили в себе ненависть к нам?

Мой Учитель как будто бы сам задавал вместо меня все вопросы, сидя у меня в голове, а я лишь рот разевал, исторгая слова.

— Почему?! — вспыхнул Хан и даже вскочил. — Да потому, что ваш народ наслал проклятие на наш род! Он принёс нам болезни, которых раньше не было, и теперь у меня люди умирают чаще, чем рождаются! Ваша женщина как раз лечила такую болезнь. Она её победила — значит, вы умеете обуздывать её демонов, а нам вы подсунули эту хворь, так как мы не знаем секрета спасения от неё! Вы желаете уморить нас всех и очистить наши земли, чтобы взять их под свою руку!

— Да кто ж Вам сказал такое, повелитель?! — невольно изумился я, никогда не думавший, что болезни, оказывается, можно «насылать», «подсовывать», — как будто это амулет какой, заряженный дрянью. Нет, я, конечно, слышал, что есть такие злобные бабки-ведуньи, которые могут довести любого человека до тяжёлой болезни своими наговорами, но чтобы вот так, целый род вогнать в болезнь — это было что-то новенькое…

— Кто?! — ещё больше вспылил Хан, но тут же осёкся, так как явно не хотел выдавать свой источник информации. — Мне открыл глаза мой давний друг, житель вашей страны. И даже рассказал подробно, КАК такое можно сделать…

Что ж, в таких материях я был не силён, и никак не мог спорить заочно с неким другом, специалистом по лекарской (или чёрно-магической?) части.

— Повелитель, — смиренно сказал я. — Но ведь мы-то к вашим бедам не имеем никакого отношения. Нас сюда привезли насильно, а до этого мы ничего про вас и не знали. Наша женщина вылечила вашего больного: неужели мы не заслужили того, чтобы нас отпустили домой?

Этот дикий степняк, надо признать, всё же имел некоторые понятия о совести. Исцеление больного, который, очевидно, был ему очень дорог, настроило его на благодушное настроение, не развалившееся даже от вспышки внезапного гнева. Он сунул руку в карман, вытащил несколько монет и швырнул их мне под ноги:

— Только из уважения к искусству вашей женщины я отпускаю вас. Она очень за вас просила. Сгиньте с глаз моих, и не дай вам боги снова встретиться со мной!

Что ж, мы — люди не гордые: я наклонился и поднял монеты. Золотые. Это неплохо.

Что-то меня загрызло изнутри, предчувствие чего-то знакомого. Я внимательно присмотрелся: так и есть — одна монета отличалась от других. Я наложил её на другую: края монет немножко не совпали, и совершенно не оставалось сомнений, которая из них отчеканена не в нашей стране…

Мои манипуляции не остались незамеченными. Хан недовольно прикрикнул: