Анатолий Ключников - Рождение Клеста [СИ]

В его голосе звучало столько вальяжности, что я сразу же поверил, что Лейтенант нашего знакомца не считает шпионом. Более того: я без труда уловил в нём и неприязнь, почти вражду. Мне в чужой стране до зарезу требовался союзник, тем более — из державников, и поэтому я, рискуя, выложил собеседнику вообще всё: когда и где мы этого Красавчика повстречали, и что думал Мясник про его золотые монеты. Рассказал и то, что наш попутчик исчез совершенно невероятным образом: в чистом поле, в овраге, что невольно делало слова Мясника о нечистой силе не лишёнными оснований.

— Мы тогда думали, что он — нихельский шпион, — честно сказал я.

— Возможно… Только не в том смысле, в каком вы думаете. Я этого Красавчика встречал в разных городах, и везде было одно и то же: никто не знает, где он родился, и кто его родня, откуда у него деньги. Зато все охотно с ним дружат: и бургомистры, и парикмахеры, работающие для аристократии. Приятный собеседник и дамский угодник. Идеальная фигура для выявления дворянских заговоров и прочего инакомыслия.

— Он в нашем Гренплесе тоже инакомыслие выявлял? Или всё же слабые места обороны?

— Хотел бы я знать, с кем он в вашей стране дружил…

— А давайте спросим? Вот возьмём за глотку в тёмном закутке — и спросим. Если что — мы с другом вас подстрахуем.

Лейтенант снова забарабанил пальцами нечто задумчивое.

— Ну, так как? — не выдержал я долгой паузы.

— Вот сижу, думаю: зачем мне идти под суд из-за каких-то пришлых прощелыг из недавней вражеской страны? Похищение человека, пытки, тяжкие телесные повреждения — я ничего не забыл? Или вы заодно и убийство мне посоветуете, чтобы все концы в воду? Если он окажется, вдобавок, тайным сотрудником Стражей державы, то меня тогда, заодно, и звания лишат. Посмертно. Без пенсии жене и детям.

Он сказал это так солидно, так веско, что я сразу же почувствовал себя рядом с ним жалким мальчишкой. Конечно, этот опытный державник законы знал получше моего, но ведь не законом единым жив человек, но и правдой тоже…

Конечно, как можно надеяться, что в чужой стране чужой тебе человек сразу же согласится вместе с тобой руки марать?

— Ради справедливости, — сказал я. — Нельзя позволять проходимцам мутить воду в твоей стране. Если он божегорский шпион, то что тогда? Вы будете утешать себя, что законы нарушать нельзя, и вы остались чистым?

Он был всё-таки патриот, этот офицер с грустными глазами. Я явно задел его за живое, но он в тот день не пожелал развивать щекотливую тему и отправил меня спать, как провинившегося ребёнка.

— Ну, что?! — жадно спросил меня Малёк, когда я вернулся к нашей замызганной палатке.

— Этот наш старый знакомый умеет выбирать себе друзей… — ответил я туманно и только рукой махнул. — Нам до него никак не добраться.

Тем не менее, этот год сумел запомниться мне на всю жизнь. За несколько дней до нашей отправки на войну, когда наёмников уже перестали отпускать в город, мне вручили записку, сопроводив её скабрезной улыбкой. Её текст, начертанный женской рукой, украшенный причудливыми завитушками, гласил:

«Если в вашей душе ещё не угасло пламя страсти, то приходите на свидание в 11 часов вечера к [место встречи]. Когда я вспоминаю такого красавчика, то не могу спать спокойно! Чтобы ночь прошла незабываемой, возьмите с собой вашего маленького друга. Ваша Л.»

Что ж, у этого Лейтенанта чувство юмора ещё не угасло. Я не стал показывать записку Мальку, чтобы он не взбесился от её двусмыслия, просто сказал ему:

— Малёк, нас зовут на захват старого знакомого. Ты пойдёшь?

— Спрашиваешь! Пока всю душу из него не вытряхнем, — спать не буду!

Нам, прошедшим школу Учителя, миновать посты охранения было плёвым делом. Мы просто проползли на пузе поллиги, а охрану при этом совсем не видели. Аж в груди всё закипело от такой расхлябанности — так бы и встал, врезал по морде, а потом доложил командиру полка: пусть ещё и он добавит. Но у нас были неотложные дела в тот день…

Мы, как записка и требовала, пришли на указанное место и торчали там, как мишени. Городская стража подходила к нам, пыталась наехать, но мы были само воплощение невинной кротости и смирения и трезвые, аки агнцы новорожденные. Подходили какие-то хулиганы… ну, подошли, поговорили… почему нет? Мы же были безоружные, только с ножиками: нельзя ведь уходить из лагеря, имея на себе казённое имущество. Дали им пинка под зад… потом, после разговора — и вопрос был исчерпан. Все остались непокалеченные.

— Эй, мальчики, не желаете покататься? — возле нас остановилась явно женская карета, из которой и послышался этот мелодичный голосок.

Я, честно признаться, запаниковал: неужели я что-то не так понял, и меня действительно пытается клеить местная мадамка? Будет мстить за Красавчика??? — а я Малька привёл…

Дверца гостеприимно распахнулась. Мы влезли внутрь. Но, прежде, чем переступить порог, я бросил взгляд на кучера и сдавленно хмыкнул: на козлах восседал сам господин лейтенант . Надо же: не брезгует грязной работой, не привычной для дворянского сословия, хотя сам являлся дворянином до мозга костей — я готов чем угодно поклясться в этом. Ну, слава Пресветлому: я не ошибся.

Никто на нас не накинулся, а, кроме миловидной женщины, внутри никого не было. Мы молча доехали к месту назначения. Даже Малёк, осознав серьёзность момента, хранил тишину, хотя казалось невероятным, что он, сидя в тесном помещении с симпатичной особой, даже не попытался сказать что-нибудь слащавое.

Карета остановилась. Дама кокетливо поправила свою шляпку, исправила непонятные нам погрешности своего платья и вышла из кареты, заманчиво покачивая бёдрами.

— Выходи, — негромко скомандовал Лейтенант нам в окошко.

Мы послушно вышли следом — так же тихо, не проронив ни слова.

Наша спутница что-то весело прочирикала на воротах — они гостеприимно распахнулись. Лейтенант скользнул за ней следом; мы услышали недоумённо-раздражённый вопрос, икание, хруст — и проблема стала закрытой. Мы с Мальком прошли мимо трупа самыми последними, невольно проникаясь глубоким уважением к нашему руководителю. В ту ночь я и начал по-настоящему понимать, что это такое — быть «ночной совой».

Барышня шагала вперёд всё так же расслабленно и весело, как будто бы за её спиной никакого жмурика и не было. Ох, не простая это была девица, не простая… А какая другая будет водить подобную дружбу с господином лейтенантом ?

Вот она взяла своей нежной рукой дверной молоточек и постучала. Снова и снова.

— Кто и какого чёрта?! — послышался за дверью вполне резонный вопрос.

— Это я, милый! — проворковала наша дамочка. — Я не могу без тебя уснуть, шалунишка!

Я прямо-таки сквозь дверь почувствовал, что хозяин дома возжелал послать нашу спутницу далеко, очень далеко. Но, будучи связанным своей ролью не хуже, чем иной каторжник — кандалами, он отозвался, с трудом подавляя глубокое разочарование и раздражение: