Сергей Богдашов - Король арены

Вся эта история о попаданце в мир магии началась с нелепой цепочки случайных событий…

Так что начнём издалека…

Планета Земля. Екатеринбург.

Кража слепка сознания.

Собака Масюня существо трепетное, терпеливое, но требовательное и очень настойчивое. Можете не сомневаться — если ей что-то положено, она сумеет это получить и добиться, используя множество способов.

Сегодня утром она дважды прогулялась по мне, словно выбирая место, где бы ей получше устроиться. Как бы не так. Спит она всегда у меня в ногах, высунув морду из-под одеяла. Так что, это она деликатно давала мне понять, что пора просыпаться и идти на прогулку. Гуляет Масюня в любую погоду. Даже в морозы за тридцать. Всякие кофточки и ботиночки она на дух не переносит. Да и зачем они ей — чистокровной дворянке. Именно так. Не называть же дворнягой пять с лишним килограммов лохматого очарования и непосредственности. К тому же в неё каждый вечер сотни людей влюбляются. Как это происходит? Очень просто. Здесь, в Екатеринбурге, у нас с ней два совместных выхода, на которых она со мной работает сама, без всяких команд, и порой такие фортеля выкидывает, что я сам готов смеяться.

Но мне нельзя.

Ах, да… Забыл представиться. Меня зовут Сергей Вяткин, и я клоун по прозвищу Фламик. Мне двадцать восемь лет и почти всю свою жизнь я провёл в цирке. Те два года, один из которых выпал на службу в армии, а другой был попыткой пристроить меня к бабушке, не в счёт. Не смогли меня удержать ни армия, предложившая контракт, ни бабушка, отчаявшаяся справиться с шустрым, постоянно шкодившим сорванцом. Я попросту не представлял себе жизнь без цирка и не привык долго жить на одном месте. В цирковое училище я поступать не стал, так как верил родителям и артистам из труппы, которые мне уверенно сказали, что учиться мне там не чему.

С цирковой труппой, в зависимости от её состава, постоянно ездило от четырёх до восьми детей разного возраста, а летом их было и того больше. Между собой у нас всегда шло негласное соревнование, и если бы не оно, то мои успехи были бы куда как скромнее.

К семи — восьми годам я уверенно жонглировал шестью шариками, бесстрашно работал верхним в пирамиде, крутил сальто и ходил колесом, а к двенадцати стал настоящей палочкой — выручалочкой, подменяя во многих номерах заболевших артистов.

Кем мне только не приходилось быть! Я помогал дрессировщику собак, ассистировал иллюзионисту, когда от него с силовым акробатом сбежала очередная пассия, танцевал на канате и участвовал в вольтижировке. Пожалуй, мне только ножи метать не разрешали никогда в живого человека, и в клетку к хищникам не пускали, хотя последнее зря. Не знаю, как тигры, а наших львов я с рук частенько кормил, когда этого никто не видел.

Отец научил меня неплохо играть на саксофоне и трубе, а один из клоунов помог весьма посредственно овладеть мне скрипкой, гармошкой и балалайкой. Всё пригодилось, когда я подменял кого-нибудь из музыкальных эксцентриков.

С этим клоуном я работал дольше всего. Его напарник запил, умудрился подраться, и директор труппы на всякий случай упрятал его в спецбольницу для алкоголиков на долгих три месяца, спасая от уголовного дела. У ковёрного я получил свои первые навыки слесарного дела.

— Запомни, лучше, чем ты сам, для тебя никто реквизит сделать не сможет, — постоянно твердил мне ковёрный, подсовывая свои очень неплохие инструменты, по которым дядя Саша фанател, и подсказывая, как и что нужно делать.

К восемнадцати годам у меня уже хватало собственных клоунских реприз на целую программу, но впереди была армия. И лишь после неё я попал в труппу полноценным клоуном. Сначала был вторым, а через год стал первым, проводив нашего ветерана на заслуженный отдых.

Клоун клоуну рознь. Одни изображают из себя недотёп, неунывающих от невзгод, другие меланхоликов, как Никулин, третьи, следуя пути Марселя Марсо, делают акцент на пантомиме.

А я — злой клоун. Эдакий Арлекин. С виду простой и ленивый крестьянский парень, готовый надавать подзатыльников Пьеро, а то и просто выставить людей в смешном и некрасивом виде своими неловкими действиями. Грим у меня «под Чаплина», рыжие кудри свои, костюмы разные, меняющиеся при каждой репризе, но всегда мешковатые, чтобы не стесняли движений.

Собственно, Чаплин мне и помог пробиться к славе. Когда я на конкурсе его двойников в Швейцарии выступил с двухминутной репризой, над которой работал полгода, то тут-то она, слава, меня и настигла. И ладно бы одного меня. Всю нашу труппу.

Двухмесячный тур по Европе! Согласитесь, неплохая награда за две минуты работы Чаплиным. А потом поездки в Европу, уже, правда, всего лишь на месяц, стали традиционными, и этой осенью мы уже в седьмой раз ангажированы нашим швейцарским антрепренёром на сентябрь.

Вы не представляете себе выражение лица нашего директора труппы, когда он об этом упоминает в переговорах с цирками, а делает он такое при каждом удобном, и не слишком удобном случае.

— Только не говорите мне про сентябрь, — тянет он с утомлённым выражением лица, — Я думал, что уже всем цирковым в России известно, что на осень мы всей труппой традиционно выезжаем в Швейцарию, Баден-Баден и Ниццу. Там в это время чудо, как хорошо. И к тому же, у меня нервы.

И ведь ни слова не врёт, собака! Впрочем, зря я его ругаю. Всё он понимает. Но один чёрт при переездах в другой город каждый раз заглядывает ко мне в номер, и показательно вздыхает, не забыв высказать, что он живёт не в пример скромнее и номер у него вроде, как поменьше будет.

И хоть мы оба знаем, что номер у него точно такой же люкс, как и у меня, но пусть тешится и прибедняется человек. Мне не жалко. Лишь бы свою работу хорошо выполнял, и не делал мне нервы, как выражается его жена Изольда Абрамовна.

Так-то, да. Я звезда. Если что, на наших афишах так и написано: «Король Арены», чуть ниже идёт моё большое фото, и дальше каскад более мелких фотографий с перечислением остальных номеров нашей труппы.

Да, я многое заимствую, переосмысливаю и подгоняю к своему образу. Даже мой псевдоним — Фламик, родился, как производное от Карандаша, знаменитого советского клоуна. Слово фломастер мне не понравилось, зато Фламик, как родной вписался. Моя Масюня — это Манюня моего однофамильца, ещё одного именитого клоуна Бориса Вяткина, а её окрас, на который я повёлся — когда ещё щенком увидел её в руках какого-то забулдыги, выклянчивающего «на пузырь» у винного магазина — почти точь-в-точь, как у одной из собак с фотографий Чаплина. У той белой, что с тёмным ухом и глазом.

Кстати, о моей красавице Масюне… Не понял, с чего вдруг она «дракона» включила и рычит? Кошек вокруг не видно. Вроде мы одни по набережной Исети гуляем. Никого нет вокруг. Ни души. Я остановился, не понимая причины волнения собаки. На этом всё и закончилось. Дальше наступила темнота.