Xengokou - Опалённый, том 1 [СИ]

А разве есть выбор? Где ещё отец и Лена будут в безопасности, если не у родни — очевидно, Булычеву интересен только я. Просто из-за того, что именно моя душа откликнулась на зов о помощи той сотни магов, что принесла себя в жертву. Потому что я — Тот-кто-помнит.

Наверное, у них была слабая надежда, что я научу их последователей, как надо побеждать демонов. Но это откровенно не вязалось с тем, что ни один из графов, да даже княжна — никто не знал, что в Преисподней идёт Война Воли. Которая началась из-за меня.

Да, помимо всего прочего, я — тот, кого демоны назвали Восставшим. Сидя за рулём с сигаретой в зубах, проезжая мимо оцепленного полицией места нашей с Фроловым битвы, я вспомнил, как всё начиналось.

Очередная большая работа с дипломниками. Гора текста, требующая сверки со стандартами. Ошибки искать куда интереснее, чем подгонять за ленивых студентов работы к требованиям МинОбра. На улице стоит страшная духота — столбик термометра уверенно тянется к цифре в сорок градусов по Цельсию. Я работал всю ночь. Голова изрядно кружилась от усталости и переработок. Толстое тело, в полтора раза тяжелее нынешнего, притом на две головы ниже, обливается потом.

Футболка и шорты давно сброшены. Я даже подумывал тогда и трусы стянуть — всё равно живу один в свои тридцать пять, стесняться мне некого.

По хорошему, стоило бы отложить работу в сторону и отдохнуть, но ещё во времена, когда я бегал от военкомата, твёрдо усвоил правило. Не хочешь страдать завтра — делай всё сегодня. Из будущего ты скажешь себе спасибо, когда заведующий кафедрой сбросит на тебя ещё «немного» работы. «Пустяковой», конечно же, иного мне и не поручали. Упрись рогом и работай. Добивайся своего, пока не сможешь сказать — да, я молодец. Я справился, можно и отдохнуть.

Этот навязанный мне жизнью принцип меня же и сгубил. Как идиот бился об стенку, брался за чужую работу, рассчитывая на признание. В итоге по моей голове прошлась вся кафедра. А я так и остался никем. Упёртым бездарем.

Моя рука тогда потянулась за свежей банкой энергетика. Только из холодильника. Которая она уже по счёту была за тот день? Восьмая? Не важно это, на самом деле. Моё прежнее тело погубил не избыток кофеина, ожирение, и даже не вечные переработки. Они сыграли немалую роль в смерти, но последнюю каплю добавил я сам. Один глоток ледяного напитка, другой…

Внезапно сердце пронзила страшная боль. Руки и ног словно зажаты миллионами острых булавок. Вздохнуть никак не получалось. Встать и дотянуться до телефона, чтобы позвонить в скорую — тоже. Я упал со стула. Сердце всё продолжало болеть так, словно его резали ножом. Мои глаза закрылись и потом…

Я очнулся. Не у себя дома, а в какой-то тёмной камере. Из освещения — только щёлка со стороны стены. Но уже видно, что нет ни стула, ни кровати. Сырой вонючий пол, покрытый чем-то липнущий к ступням. И решётка, как в американских киношных тюрьмах. Только прутья все зазубренные, ржавые, местами обёрнуты колючей проволокой. Где я вообще оказался?

Попытался вдохнуть и чуть не сошёл с ума от боли, сшибившей меня с ног. Лёгкие обожгло так, будто я тупой помощник стеклодува, вдохнувший раскалённый воздух из своей первой работы. Как же всё болело, до невозможности! От груди ощущения растекались по всему телу. Я очень боялся сделать второй вдох. Он был таким же болезненным, словно первый. Но лёгкие жгло либо от удушья, либо от этого отравленного воздуха. Сера — я узнал этот запах, когда сумел привыкнуть к боли. Кричать сил не было. Я лежал и страдал молча, не издавая ни единого звука. Только изредка прорывался всхлип. Слёзы, лишь появившись, испарялись. Окружающий воздух был не только травлен серными парами, но был горячим, как сопло реактивного двигателя.

Каждая секунда в новом месте приносила мне страдания, каких не было в жизни никогда. Даже вопрос, где я, уже не волновал меня. Только — когда это всё закончится?

Глухой топот в коридоре дал слабую надежду, что меня наконец-то выведут из этой адской парилки. И разрушил её, когда за решёткой показались похожие на чертей существа. Верх тела как у людей, но вместо лиц — свиные рыла. В угольно-чёрных волосах торчат рога. Козлиные ноги, крысиный лысый хвост. И всё покрыто густой, кучерявой шерстью в тон волосам.

— Ха! Свежее мясо! — писклявым голосом сказал один другому. Тот ответил:

— Потащили его на бойню! Или пусть ещё помаринуется?

Черти? Бойня? Помаринуется? Я что, умер? Оказался в Аду?!

Черти, придя к согласию, открыли решётку ключом, свисающим с шеи одного из них, и потащили недоумевающего меня по коридору. Навстречу новым страданиям, которые я обязан перенести. Я конечно привык, что вся моя жизнь — боль, но чтобы настолько?..

Стиснув зубы, я смотрел по сторонам, пытаясь как можно больше узнать о том месте, куда я попал. В точно таких же камерах, что у меня томились высушенные голодом и жаждой тела — грешники. У всех отрешённое выражение на лице и потухший огонь жизни в глазах. Мне что, предстоит стать таким же, как они?

Сквозь боль я сумел улыбнуться. Со всей той упёртой ненавистью к миру, что во мне была. Не дождутся! Им меня никогда не сломить!

Всего нескольких дней хватило, чтобы понять, насколько Ад страшное место. Читать описания из «Божественной комедии» — похожие, но всё-таки далёкие от истины — и испытывать страдания на собственной шкуре… Вещи очень разные. Возможно, за столетия всё сильно изменилось? Кто знает…

Боль не прекращалась ни на секунду, я то и дело проваливался в беспамятство. Стоило нас убить — мы тут же появлялись в своих камерах и дожидались свежей порции страданий. Но каждый раз, когда разум оставлял меня или кого-нибудь ещё из узников казематов, прибегали мохнатые черти и насильно вливали какое-то жгучее пойло прямо в горло. Жажды оно не утоляло, словно обжигало изнутри, но всё-таки даровало какое-то слабое облегчение страданий. Все мы приходили в чувство, но после краткого прояснения сознания нас всё равно продолжали водить по адским пыточным.

Демоны всех сортов упивались нашими страданиями. Не было для них ничего лучше, чем сломить волю очередного решившего сопротивляться до конца упрямца. И чем дальше — тех хуже для грешников всё становилось. Я старался как мог, но меня ломали часами. Хотя в Преисподней время субъективно. Ничего не подчиняется расписаниям, нет дня и ночи — лишь мерный красно-оранжевый свет всегда разливается по всему небу сразу. Хотя неба и того нет, одна густая пелена из серных туч.

Полная безнадёжность, не видно конца и края этому. Даже если бы нужно было провести в Аду всего день — он бы казался целым годом. И когда я уже было начал сдаваться, ломаться, как и все грешники, забрезжил свет надежды. Новый сосед, гордый и упрямый. Совсем как я недавно. Он в гневе после очередного своего появления в камере пахнущих гнилью казематов ударил по разделяющей нас стенке. Выпал один-единственный кирпич. Нам с ним этого хватило, чтобы начать говорить. Неважно о чём. Так что мы буквально выложили всё, что пережили там, в материальном мире. Эти разговоры можно было бы при желании назвать исповедями, но нас они уберегли от окончательного отрешённого безумия, порождённого муками. Стоило только заслышать шаги, как мы сразу возвращали выбитый кирпич на место.