Маркус Кас - Белый волчонок [СИ]

— Принято, — Покровский окидывает взглядом разгром. — Тогда расходимся по домам. А ты поспи, там в спальне чистое постельное белье и будильник.

— Спасибо, но сначала мне нужно кое-куда отлучиться. В первую очередь — в душ.

— Даже спрашивать не буду куда, — понимающе отзывается здоровяк. — Но тебе надо переодеться.

Горячий душ и свежая одежда — вот оно, настоящее благословение богов. Шмотки Богдана мне немного велики, но пусть лучше болтаются, зато целые и чистые. На смену моей маскировке мне выдают похожую — балахон с капюшоном.

Прошу подкинуть меня до студгородка. Заверяю в том, что добраться обратно смогу. В квартире остается Володя, ему, судя по бледной физиономии, не очень хорошо. То ли снова мучают неуправляемые потоки видений, то ли перестарался, разбираясь с моими.

По пути прошу Покровского об еще одной услуге. Не хочу оставлять долгов, на случай, если утром все пойдет не так. Говорю ему, что тогда нужно будет найти одного седоголового мужика и просто рассказать ему, что случилось.

И за мной остается еще один должок. Его отдать приятнее, но тяжелее. Что я могу предложить в обмен на дар богини? Только честность.

На пустыре позади храма никого. Обхожу все темные углы. Игнат покинул свой воздыхательный пост, отлично. Не хватает мне опять вразумлять поклонников жрицы.

Я обращаюсь к образу зеленоглазой красавицы, вспоминая изгибы ее тела. Зову к себе.

Кира появляется минут через десять, когда я уже решаю уйти. Выглядывает из приоткрытой двери, фыркает:

— Я теперь что, бегать на каждый твой зов должна?

Вытаскиваю ее наружу, прижимаю к себе и целую. Девушка вяло сопротивляется, через пару мгновений полностью расслабляясь.

— Я хотел тебя поблагодарить, — с усилием отрываюсь от медовых губ.

— И за что же? — хитро прищуривается она, запуская руки в мои волосы.

— За помощь, за прошлую ночь, — я медлю. — За благословение.

— Пришел за добавкой? — холодеет Кира, замерев.

— Нет, за этим, — я звонко чмокаю ее в нос и отпускаю. — Просто хотел сказать спасибо.

Подмигиваю и разворачиваюсь, но жрица удерживает меня за руку. На ее лицо возвращается лукавая улыбка:

— Тебе не помешает еще немного… удачи, — и она тянет меня внутрь.

Исцеленным и полным сил гораздо легче справиться с… благословением. Покидать место боя приходится спешно, пусть и непобежденным.

Но я действительно всего лишь хотел сказать спасибо. И не рассчитывал задержаться тут на два часа. Но кто я такой, чтобы спорить со старшей жрицей третьего круга? Что бы это не значило.

Чем бы не руководствовалась Кира, она мне помогла. И, кажется, удача сыграла не последнюю роль. Конечно, рассчитывать только на байки о том, какие это дает плюшки, я не буду. Но иметь в рукаве еще один козырь не помешает.

Обратно, в квартиру Богдана, добираюсь на колесах, поймав частника. Благо вид у меня, хоть и подозрительный, но уже вполне приличный. Высаживаюсь за пару кварталов, петляю дворами.

На улице тихо, все заведения первых этажей наглухо закрыты. Всматриваюсь несколько минут в многочисленные тени, фонарей тут немного. И, не заметив ни одного движения или вздоха, подхожу к двери.

Берусь за шершавую ручку двери и чувствую чужой взгляд. Оборачиваться не хочется настолько сильно, что чуть не поддаюсь этому трусливому порыву.

Медленно поворачиваю голову, задерживая дыхание. Мужской силуэт на другой стороне улицы едва различим. Человек делает шаг вперед, под свет фонаря.

И я вижу перекошенную усмешку на бледном лице Панаевского.

Панаевский не торопится нападать. Только головой покачивает, туда-сюда, туда-сюда. С этой своей жуткой усмешкой.

Я тяну дверь на себя, не отрывая от него взгляд. Голова-маятник застывает. И я срываюсь внутрь, бегу наверх, перескакивая через несколько ступенек.

Звоню, стучу, заглядывая в лестничный просвет. Никого. Володя открывает спустя бесконечно долгое время. Заталкиваю его обратно, захлопываю дверь и подпираю спиной. Хтонь!

Надо связаться с Богданом, предупредить его. Не дай боги, он сунется сюда. Игнорирую встревоженного сонного Истровского, отмахиваюсь «не сейчас».

Заглушаю символ сокрытия. Больше мне не от кого скрываться.

И тут же с криком падаю на пол, хватаясь за уши. В голове пронзительно высоко визжат какие-то твари. Визг сменяется скрипом металла по стеклу, стреляет болью в зубах.

«Неужели ты думал, мальчишка, что сможешь долго прятаться от меня?» — через оглушительный звуковой удар прорывается вкрадчивый голос Панаевского.

Еле концентрируюсь, закрываясь обратно. И пару секунд просто лежу с закрытыми глазами, отходя от слуховой атаки.

— Свяжись с Богданом, — скриплю зубами. — Панаевский здесь.

Володя, совершенно растерянный, кивает и закрывает глаза. К моему облегчению, хоть он не падает рядом в припадке.

Мысли взбесившимися табунами скачут в голове. Я было жалею, что не выжал досуха Покровского с Саницким, накачиваясь силой. Не уверен, что мне хватит, не для прямого столкновения. Одергиваю себя, матеря. Парни и без того дали больше, чем могли.

Теперь придется самому. Я смотрю на прорицателя, упрямо сжимающего губы. Храбрится, хоть и заметно, что поджилки трясутся.

— Я уведу его, — принимаю единственно верное решение. — Ему нужен только я, о тебе он не должен узнать. Закрой за мной и сиди тихо. Понял?

Парень мотает головой и я бьюсь об стену, рыча. Поднимаюсь на ноги, подхожу.

— Ты ничего не можешь сейчас сделать. Это не стыдно, это факт. Выживать — не позор. Я уведу Панаевского, как можно дальше. На пустыри за вокзалом. Выманю, погоняю. Я с ним справлюсь. Ты — нет. Ты мне только помешаешь.

Бью каждым словом, как кнутом. В эти благородные головы чувство самосохранения нужно вбивать. Начинаю думать, что стоит его вырубить, но Истровский наконец согласно кивает.

— Пусть Богдан заберет тебя, здесь больше небезопасно. Я не смогу с вами связаться, этот урод в моей башке. Но он пойдет за мной, это я гарантирую.

Делаю полный разворот на месте:

— У тебя есть какие-нибудь артефакты или амулеты? Что-нибудь, что может мне помочь?

— Боевых нет… — расстраивается Володя, шаря в карманах, и достает небольшой круглый предмет, протягивает мне. — Только этот, на, возьми. Он помогает справиться с болью. Не то, чтобы исцеляющий, но если совсем плохо, может приглушить. Мне, во время видений, помогает не потерять концентрацию.

Не густо, но хоть что-то. Благодарю, мы смотрим друг на друга, молча прощаясь и я ухожу.

Панаевский стоит на том же месте. Тусклый свет фонаря еще больше искажает кривой оскал. В сонной тишине только трещит мигающая на соседнем доме вывеска.