Константин Соловьев - Раубриттер (IV.II - Animo) [СИ]

- Но если…

- Если вы поможете мне? – Вольфрам пожал плечами, что с учетом доспехов не так-то просто было сделать, - Тогда я отпущу вас. Обоих. На все четыре стороны, хоть в Турин, хоть в Иерусалим. К тому моменту, когда вы доберетесь до своей вотчины, «Смиренные Гиены» давно пересекут границу Туринской марки и более в этих краях не покажутся. Черт возьми, может я и в самом деле сделаюсь бароном, если куш будет хорош. Ну, что скажете? Через пару дней снова будете лакать сливки в своем Туринском палаццо и щекотать служаночек. Если, конечно, не подохнете по дороге. У Сальбертранского леса паршивый характер и он, кажется, не жалует путников, особенно зимой.

- Помочь вам в грабеже? – с горечью спросил Гримберт, - Обернуть рыцарское оружие против купцов? Этого вы от меня хотите?

Вольфрам осклабился.

- Хороший способ, чего стоит ваше благородство на самом деле. Способно ли оно спасти чью-то жизнь или служит лишь никчемным украшением вашего маркграфского рода. Решайте, мессир. И лучше бы вам уложиться в десять секунд, потому как запас времени уже иссякает.

Гримберт кивнул. Десять секунд, быть может, совсем малая кроха времени, но он был уверен, что отведенного срока ему хватит, чтобы принять решение. Может, потому, что он уже принял его – еще в тот момент, когда гремящая цепь вытащила его из помойной ямы.

Сальбертранский лес. Иногда Гримберту казалось, что это чудовище никогда не выпустит его. Гигантское, протяженностью в миллионы арпанов, сплошь состоящее из шипастых лап-ветвей, трещащих деревянных костей и хрустящих под ногами покровов, оно опять обступало его со всех сторон. Отчаявшись уязвить своими крючьями тело, спрятанное в бронекапсуле, зло терлось о броню, цеплялось за сварные швы, точно подыскивая уязвимое место, силясь втиснуть в бронекапсулу зубастую ядовитую пасть…

Сжечь бы его, тоскливо подумал Гримберт. Из тяжелых огнеметов «Багряного Скитальца». Чтобы испуганно зашипел, испаряясь, снег, а деревья превратились в танцующие, облитые оранжевым жаром, острые фигуры. А еще лучше – Небесным Огнем. Превратить этот распроклятый лес в котлован булькающей жижи из расплавленного кварца и золы. Вместе со всеми его никчемными обитателями, опасностями и ловушками.

Вот только Небесного Огня, скорее всего, не существует. По крайней мере, именно так считал Аривальд. Просто досужая выдумка бездельничающей прислуги, и только.

Аривальд…

Вальдо…

Он стиснул зубы, которых почти не ощущал в состоянии нейро-коммутации.

«Потерпи, - мысленно приказал он Аривальду, так, словно тот был подключен к радиоканалу «Убийцы», - Потерпи немного. Все будет хорошо. Мы вернемся в Турин и я сделаю тебя своим кутельером, как обещал. И плевать, что я не рыцарь. Ты будешь моим главным оруженосцем, и точка!..»

Как ни пытался он убаюкать душу этими мыслями, та не унималась. Слизко ворочалась в своем коконе, будто тоже была маленьким пилотом внутри огромной неуклюжей туши, стонала и жаловалась на все лады. Он мог делать вид, будто не знает причины, но это было бы ложью. Он знал.

Подключение к доспеху, которое он предвкушал столько времени, оказалось испорчено. Не «Убийцей», тот, пробудившись от многодневного сна, радостно поприветствовал хозяина набором стандартных команд, диагностических символов и условных обозначений. Потрепан, израсходовал приличную часть моторесурса, но жив и готов выполнять команды.

Он почувствовал скверное, едва лишь подошел к доспеху, все еще прикрытому брезентовыми полотнищами, очень уж скверно хихикал Ржавый Паяц. Да и Каноник, терший друг о друга свои изувеченные птичьи лапки в явственном предвкушении, тоже чего-то ожидал.

- Ну, мессир рыцарь, принимайте свой доспех. Сделали все, что в наших силах. Может, не такой новенький и блестящий, как в тот день, когда он вышел из маркграфской кузни, да только ведь и у нас тут не фабрика, извольте заметить. Реактор не течет, давление масла на уровне, внутренняя электросеть в порядке. Ах да, мы взяли на себя смелость малость его улучшить к вящему вашему удовольствию. Для зрелищности, значит. Можете не благодарить, но если серебром за наши труды одарите, вам в Царстве Небесном все зачтется…

«Смиренные Гиены», окружившие доспех, одновременно сдернули полотнища, и Гримберт едва не вскрикнул от ужаса. Ему и раньше казалось, что контуры «Убийцы», пусть и укрытые брезентом, как будто немного изменились, но он утешал себя тем, что это ему мерещится. За семь дней в ледяной яме можно позабыть, как выглядит родной отец, что уж там доспех…

Но ему не померещилось. «Убийца» предстал перед ним преображенным, и в таком облике, что даже сердце, кажется, вместо очередного удара породило мягкое беспомощное дребезжание.

Его доспех…

Даже если бы «Убийца» оказался в дьявольской кузне, где все демоны ада измывались бы над ним денно и нощно, он и то не выглядел бы хуже. Чья-то злая фантазия исказила его знакомые черты, родив такое смешение жутких форм и цветов, что Гримберт обмер на месте, не в силах подойти к своему доспеху ближе.

- Пришлось подкрасить, - хихикнул Каноник, наслаждаясь произведенным эффектом, - Все равно старая краска облезла вся от огня, значит, ну мы и подновили, значит, в меру своих сил… Как вам ваш доспех, мессир рыцарь? Хорошая работа?

Гримберту захотелось зажмурить глаза изо всех сил, до боли в веках, и держать их так, пока мельтешащие желтые звезды не выжгут увиденное. Но даже если бы это произошло, память безжалостно сохранила детали. Воздух беззвучно сгорел в легких, оставив там едкую сухую золу.

Наверно, так ощущает себя священник, вернувшийся в родные места и увидевший храм, который осквернили лангобарды. Расколотый алтарь, разбитую посуду, исписанные безграмотными богохульными надписями стены нефа, разваренные кости святого, которого извлекли из раззолоченной раки и сварили в суповом горшке.

Это было не просто оскорбление, это было надругательство.

Новый окрас «Убийцы» был чудовищным и нелепым – таким, что от одного взгляда на доспех делалось дурно. Не серо-зеленый камуфляж, который часто использовался на неприхотливых и дешевых баронских машинах. Не традиционная для туринских рыцарей лазурь с золотом, ярко сверкающая на солнце и бросающая нарочитый вызов противнику. Даже не броская окраска чемпионов вроде зловещего багрянца «Багряного Скитальца» Магнебода или жутких черно-серых полос, украшавших «Великого Горгона» Алафрида. Тот, кто наносил новую окраску, не пытался ни скрыть «Убийцу», ни продемонстрировать миру какие бы то ни было геральдические цвета. Да и не было у «Смиренных Гиен» никаких цветов.

«Убийца» был выкрашен нарочито ярко, точно ландскнехт, напяливший на себя перед боем самые богатые тряпки, сплошь в алый и черный с широкой золотой каймой. Этот окрас был нелепым, бессмысленным, даже оскорбительным в своей безвкусице, от него несло неприкрытым бахвальством - вполне понятным для наемничьей орды, но немыслимым для рыцаря, пусть даже потерявшего последние представления о вкусе и скромности.