Константин Соловьев - Раубриттер (IV.II - Animo) [СИ]

В какой-то миг Гримберту показалось, будто «Смиренные Гиены» в силах переломить ход боя в свою пользу, когда со склона подобно лавине из звенящей стали пришло подкрепление, ведомое Орлеанской Блудницей. Не утруждая себя боевыми кличами, она завывала и рычала, воздев вверх латные руки с зажатыми в них пистолями, а следом за ней мчались ее улюлюкающие товарищи, готовые насадить ангельское воинство на свои штыки.

Удар тяжелой пехоты был подобен страшному удару горной лавины, легко сметающему самые прочные крепостные стены. Если бы сила этого удара угодила во вражеское построение, то расколола бы его, как топор лесоруба раскалывает трухлявое бревно. Однако Ангелы Господни, к несчастью для Гиен, не считали нужным держать хоть какой бы то ни было боевой строй, отчего вся заключенная в ударе энергия ушла, рассеявшись, выплеснулась в пустоту.

Закованный в панцирь рутьер врезался плечом в бок Ангела. Будь тот человеком, этот удар раздавил бы его внутренности и расколол все кости в теле. Но Ангел лишь коротко мотнул головой и ответил небрежной пощечиной, от которой тяжелый шлем рутьера выворотило из панциря вместе с горжетом и головой несчастного. Жертва осталась бы неотмщенной, если бы не сама Орлеанская Блудница. Удивительно подвижная в своей тяжеловесной броне, словно та отягощала ее не больше, чем наряд танцовщицы из серого шелка, она пробилась к Ангелу, ловко огибая собственных изувеченных бойцов, и ткнула под бледное ухо стволом своей громоздкой колесцовой пистоли.

В своих проповедях, обличающих насилие, епископ Туринский не раз говорил, что порох создан из пыли первозданного хаоса, оттого он всегда оставляет за собой столь страшную картину разрушений. Гримберт прежде не задумывался об этом, зато мгновенно вспомнил, когда раздался выстрел. Заряд картечи, выпущенный в упор, разворотил голову Ангела, усеяв снежно-кровавую кашу под ногами дерущихся оплавленными полупрозрачными костями его черепа и влажной коралловой мякотью мозга.

- Так его, сучье отродье! – взревел Ржавый Паяц, сам забрызганный кровью до того, что походил на демона, - Гиены, навались! Драть насмерть! Не трусь!

Орлеанская Блудница чертыхнулась. Вынужденная выронить разряженную пистолю, чтобы разминуться со скользящим ударом другого Ангела, она выхватила из ножен тяжелый, щербатого металла, кракемарт[3] и, зарычав, рубанула так, что отсеченная Ангельская кисть шлепнулась в снежную кашу бледным пауком.

- За собой следи, ржавое отродье! Ааа-а-аах!

Пытаясь сохранить трезвый ум в этой кровавой, пожирающей саму себя круговерти, Гримберт запоздало вспомнил про рутьерскую артиллерию, укрытую в снегу на склонах. Снаряженные серпантины и кулеврины ждали только команды Бражника, чтобы обрушить на врага сокрушительный свинцовый ливень. Ждали, но…

«Стреляйте! – мысленно взмолился Гримберт, пытаясь послать свою мысль, точно на невесомых крыльях радиосигналов, в голову Бражнику, - Стреляйте же, чего медлите?»

«Идиот, - спокойно произнес Вальдо в его голове, безучастно наблюдающий за схваткой, - Как же они выстрелят? Тут уже ни черта не разобрать».

Вальдо, пусть и бесплотный, был прав. Порядки рутьеров столь плотно смешались с ангельским воинством, что стрельба из артиллерии превратилась бы в безрассудство – снаряды по своему устройству бездушны, им все равно, кого крушить. Прежде чем уничтожить хладнокровно пирующих Ангелов, они бы перебили уцелевших рутьеров.

То и дело из гущи боя показывался Олеандр Бесконечный. Его люцернский молот ни на секунду не оставался без работы, но сам он выглядел порядком потрепанным и уставшим. Еще полминуты, подумал Гримберт, может, минута, и очередной удар все-таки настигнет молчаливого рутьера, не спасет вся его нечеловеческая ловкость.

- Гиены, рви!

- Ааааа! Блядская погань! Глаза!

- Насмерть! Навались!

- Аааа-ааа!

- Ах ты ж черт…

- Рви! Рви! Рви!

Ржавый Паяц метался посреди этой вакханалии, рыча, точно дикий зверь. Может, ему не хватало грациозности, но он с лихвой компенсировал этой чудовищной силой своих клещей. Впиваясь в нежное ангельское мясо, эти клещи рвали его в клочья, дробя кости и отрывая конечности. Однако он уже шатался и по всему было видно, что запас его сил отнюдь не бесконечен.

Как и его собственное.

Нелепо думать, будто закончив свою страшную резню, Ангелы молча стряхнут с рук кровь и двинутся обратно к каравану, позабыв про «Убийцу», торчащему посреди поля боя, точно колокольня. Они-то помнят, кто грозил им пушками, и не имеют никаких иллюзий по поводу того, на чьей он стороне.

Гримберт представил, как невесомые Ангелы беззвучно обступают его доспех, простирают длани – и сталь бронекапсулы вдруг начинает скрежетать, проминаясь, и вот уже внутрь протискиваются бледные пальцы, впиваясь в кости и плоть, и тащат, тащат, тащат…

Прочь отсюда. Прочь, чем бы не кончилось это безумное кровавое паскудство. Пока он сам жив, а «Убийца» в силах выполнять приказы.

Но даже многотонному рыцарскому доспеху выбраться из дьявольской рубки оказалось не проще, чем деревянной щепке выплыть из бурной стремнины. Людские потоки, разбивающиеся о его броню, заставляли машину колебаться, теряя направление, а пороховой дым вперемешку с кровавой капелью заволокли поле зрения, оставив лишь крошечные островки.

Шаг, приказ Гримберт, пытаясь поймать направление по компасу. Еще шаг. Еще.

Под подошвами что-то хрустело. Это не был хруст снега, хоть он и пытался убедить себя в обратном, это был хруст костей тех несчастных, по которым он ступал. Некоторые из которых, возможно, были еще живы или…

Меня сейчас стошнит, подумал Гримберт, меня сейчас…

Прямо на него из гущи боя вывалился Ангел. Истерзанный пиками рутьеров, изрубленный тесаками, он уже ничем не походил на совершенное творение Господа. Прекрасное лицо походило на лопнувшую фарфоровую маску, пошло трещинами, из раздробленной пустой глазницы тянулся влажный белесый след – кто-то из рутьеров, должно быть, исхитрился ткнуть его ножом в глаз. Разорванный в крике рот, обрамленный бахромой из свисающих щек, походил на оскалившуюся пасть, внутри которой шевелились переплетения булькающих трубок и какие-то мелкие, дергающиеся детали, вышедшие из своих пазов.

Уже не совершенное творение Господа, подумал Гримберт.

Обагренное человеческое кровью чудовище.

Как падший Люцифер после своего предательства, низвергнутый с небес.

Ангел двинулся прямо на «Убийцу», не глядя по сторонам. Истекающий прозрачной ангельской кровью, похожий на свирепое взъерошенное чудовище, он потерял свою противоестественную красоту, но сохранил в полной мере силу. Силу, которой – Гримберт откуда-то это знал – было достаточно, чтоб проломить тонкую броню рыцарского доспеха и выпотрошить бронекапсулу с ним внутри как гнилое яблоко.