Константин Соловьев - Раубриттер (IV.II - Animo) [СИ]

«Ревнитель Праведности».

Претенциозно, вычурно, нелепо. Но сейчас не это имело значения. А крохотный символ, появившийся сбоку от имени доспеха. Мощный телец, вставший на задние ноги. Янтарно-золотой на лазурном поле.

Герб Турина.

Кем бы ни был человек, управляющий доспехом, он не был ни безродным наемником, ни слугой Белого Братства. Он был отцовским рыцарем, присягнувшим Турину, а значит…

- Остановите атаку! – произнес Гримберт, ощущая, как тают последние секунды, как в его сторону разворачивается исполинская бронированная жаба, - Говорит Гримберт Туринский, наследник маркграфа Туринского. «Ревнитель Праведности», немедленно остановите атаку! Произошла ошибка. Умоляю, выслушайте меня. Я объясню вам ситуацию, но сперва…

Расстояние между ними было небольшим, потому и снаряд и грохот выстрела достигли его почти одновременно.

«Ревнитель», сблизившись на дистанцию действенного огня, сделал небольшую ошибку. Вполне простительную для новичка, но имеющую шанс обернуться для него ощутимым подзатыльником, увидеть ее Магнебод. Вместо того, чтобы стрелять, подгадав момент, на середине шага, он выпалил в тот миг, когда его доспех переносил тяжесть бронированного корпуса с одной ноги на другую. Не то понадеялся на свои стабилизаторы и гироскопы, не то слишком спешил пустить кровь.

Гримберт отчетливо видел, как один из стволов главного калибра, похожий на выпирающий из жабьей головы шип, изрыгнул дымный черный язык. Пятидюймовка, только и успел подумать он, не меньше…

Снаряд разорвался в нескольких туазах от остановившегося тягача, разметав мертвых Ангелов и мертвых людей, взметнув над землей грязно-серую вуаль из пороховых газов, золы человеческих тел и медленно оседающего снега. Визор «Убийцы» на миг обратился непроглядным черным колодцем, в котором чуть было не захлебнулся Гримберт – ударная волна, прокатившаяся над землей, чувствительно тряхнула его несовершенные электронные потроха.

- Мессир, прекратите огонь! Говорит Гримберт! Прекр…

Второй снаряд лег еще ближе к нему, заставив «Убийцу» покачнуться. Гримберт не слышал визга осколков, барабанящих по бронированным ногам, но увидел, как разлетается вокруг него снег.

Он целился не в рутьеров, вдруг понял Гримберт. Сенсоры «Ревнителя», на порядок превосходящие несовершенные глаза «Убийцы», задолго до выстрела должны были подсказать ему, что тут нет целей для его орудий. Все рутьеры или мертвы или сбежали. Но он выстрелил. А значит…

Значит, целился в меня.

«Иди! – рявкнул ему в ухо Аривальд, - Не стой столбом, олух! Это были пристрелочные, третьим он разнесет тебя в труху!»

Гримберт тронул «Убийцу» полным вперед. Едва ли ему удастся смутить вражеские приводы наводки, но, по крайней мере, не будет изображать неподвижную мишень.

Дьявол, как же тяжело брести в глубоком снегу! Ходовая часть «Убийцы» недовольно заворчала, и Гримберт мысленно представил ее строение, тщась сообщить скрипящим от натуги передаточным шетерням и валам крохи своей собственной силы. «Убийца» был по меньшей мере в два раза легче своего противника и обладал хорошими для доспеха легкого класса ходовыми характеристиками, но ноги его были гораздо короче, чем у преследователи, оттого в глубоком снегу Сальбертранского леса это мнимое преимущество нивелировалось подчистую.

Гримберт мысленно застонал.

Какого черта этот недоумок ведет по нему огонь? Допустим, его снедает ярость, это понятно. Он не справился с возложенной на него задачей. Не оказался в нужном месте в нужное время. Подвел тех, кого обязан был защищать, не пришел на помощь, проявил бессилие. Это не просто серьезный проступок для человека, принявшего рыцарские обеты, это смертельное оскорбление, которое он вправе смыть кровью обидчика.

Но он не может не видеть, что ведет бой не против противника равного класса, а против учебного доспеха. Мало того, доспеха, который ему, как и всем прочим рыцарям Турина, прекрасно знаком. Отцовские рыцари охотно зубоскалили на этот счет, это они присвоили «Убийце» множество шутливых прозвищ - «Убийца Мух», «Жестяной Карапуз», «Сотрясатель Песка» - это они, соревнуясь в остроумии, сочиняли его подвиги.

Хозяин «Ревнителя Праведности» должен был узнать знакомый доспех, принадлежащий сыну своего сеньора. Должен был, но…

Он в ярости, подумал Гримберт, пытаясь молитвами придать бредущему в глубоком снегу «Убийцу» хоть толику скорости. Потому и не смотрит, кто ему противостоит, слепо бьет на поражение. И сам воет от бешенства, сплетясь со своей машиной в единое обжигающее целое. Даже если мне удастся установить с ним связь, никаких переговоров не выйдет. Силясь восстановить опозоренную рыцарскую честь, он выйдет на бой против самого Сатаны – и всадит в него полдюжины оболочечных бронебойных, прежде чем умрет.

«Тупица, - недовольно буркнул Аривальд, наблюдающий из своего угла, - Ты недостоин рыцарского доспеха, тебе нужен индюк с седлом…»

«Заткнись, Вальдо! – мысленно взвыл Гримберт, - Бога ради, за…»

«Гиены изукрасили твоего «Убийцу» так, что родная мать не узнает. Неудивительно, что «Радетель» не узнал его. Он принял тебя за чужака. За разбойника в рыцарском доспехе или окончательно опустившегося рутьера, примкнувшего к бандитам ради грабежа. Неудивительно, что…»

Гримберт резким маневром швырнул «Убийцу» влево. Кажется, вовремя – покосившийся кряжистый вяз в пяти туазах прямо по курсу вдруг лопнул облаком горящей щепы и скачущих по снегу мелкого хвороста.

«Но мой респондер! – мысленно выкрикнул он, - «Радетель» может не узнать мой доспех под всей этой дрянью, но мою цифровую сигнатуру он видит!»

«Уверен? – поинтересовался воображаемый Аривальд с воображаемой усмешкой, - Ты уверен, что твой респондер все еще функционирует после того, как «Гиены» задали тебе трепку? После того, как вдоволь покопались в его потрохах, якобы ремонтируя?»

«Но…»

«Двигайся, проклятый кретин! Двигайся! И не напрямую! Черт, ты не на параде! Ломай курс!..»

Наверно, со стороны это было похоже на разнузданную кадриль, входящую в моду при императорском дворе, танец, едва не проклятый Папой Римским, призванный не воспевать естественную грацию человеческого тела, но высмеивать ее, искажать и порочить. Гримберт резко бросал «Убийцу» вперед, чтобы спустя секунду заложить резкий поворот или сменить передачу.

Рывок следовал за рывком, и каждый отдавался в бронекапсуле болезненными толчками, которые Гримберт ощущал даже через плотный гамбезон и онемение нейро-коммутации. Ни одна машина не может долго функционировать в таком безумном режиме. Он уже слышал, как сипит гидравлика, не рассчитанная на подобные нагрузки. Ему пока удавалось уходить от прицельного огня «Ревнителя», но ценой катастрофического снижения собственного ходового ресурса.