Дмитрий Манасыпов - Крысы Гексагона

Почти одновременно с контроллером, явно накидавшиеся какой-то дряни, слева из коридора вылетает шайка номеров. Сколько их? Человек десять, вряд ли меньше. Это складские – номера на робах явно говорят об этом. Видок у них – закачаешься. Все из себя герои, с бутылками молотова, с револьверными гранатометами и РПГ, с пулеметом одним на троих. ПКМ грохочет длинными очередями, они хлещут по чудовищу, взрываясь искрами и рикошетами о броню. Страус, развернувшись на месте, опознает цели как более опасные – и берется сначала за них. Пулеметы плещут огнем, болванки входят в тела, взрывая их брызгами крови и осколками кости… И я, вздернув трубу, стреляю в бочину, куда-то в башню, где должен, наверное, находиться мозг.

Болванка взрывается о сталь… и будто исчезает. Только россыпь искр, и ничего больше. Секунду я стою в недоумении – почему? Где подрыв? Где факел огня, как в тот раз из платформы? Огня нет – но и страус уже не жив. Пулеметы падают в пол, и махина, покачнувшись, столбом валится назад.

Ай да Лис, ай да сукин ты сын!..

– Лис? Ты? – орет кто-то из уцелевших. – Помоги!

Я подскакиваю к номеру и опускаюсь рядом. Даже мне, не спецу, понятно, что дело скверно. Из десятка уцелел только один – но это ненадолго. Причина проста: брюшина крысюка вскрыта, видны гроздья сизых кишок в месиве крови и мяса… И жутко воняет говном. Отбегался.

– Отбегался, – говорю я. Кажется, во второй раз, потому что номер смотрит на меня и кивает.

– Амба.

– Как вы уцелели?

– Успели… Успели влезть в Медчасть… – он хрипит и плюется кровью. – Огонь был в коридоре – но Медчасть спасла. Особенно дальние комнаты.

– Смола, Желтый, Пан?

Он качает головой.

– Не знаю, не видал.

– Док?

– Не видел.

– А Комбриг? Комбрига не видел?

Номер снова кашляет – долго, судорожно, пытаясь выкашлять кровищу, идущую изо рта все сильней – и, наконец, говорит:

– После того удара он еще был жив. Но его взяли. С него стащили его черный комбез и увели куда-то вниз, на площадь. Да и многих, кто уцелел.

– Говорят, там засела платформа. Накрошила уже тысячу. А крысы все лезут, и лезут, и лезут на нее…

Он слабо качает головой и кривится от боли.

– Нет. Их специально уводят вниз. Я думаю, что там конвейер. Смерти. Машины чистят Гексагон. Говорят, что на этот случай есть аварийный протокол – всех в расход. И он уже запущен.

Последнее слово он уже не говорит – шепчет. Короткий хрип, судорога по телу… и все. Мертв. Я поднимаюсь. Я хочу взять пулемет, оставшийся после них, – но слева из коридора осторожно лезут еще пять номеров. С обрезками труб, с электродубинками, просто с голыми руками. Они останавливаются и молча смотрят на меня.

– Лис? – наконец спрашивает один. – Ты?

Я киваю.

Он тычет пальцем в пулемет у моих ног.

– Мы возьмем ствол? Или калаш?

И я понимаю, что надо отдать.

– Да. Пулемет.

Они молча поднимают машинку и уходят. Я жду, когда они уйдут в клубы дыма, вырывающиеся из бокового коридора, стою, прижавшись спиной к стене и внимательно смотрю вслед. Мы все же крысы – и пока я тут благородничаю, они вполне могут захотеть еще и мой триста восьмой. Но они уходят не оборачиваясь, и я трогаюсь дальше.

Поворот. Еще поворот. Я прохожу длинный коридор, останавливаясь на перекрестке… и вижу свою цель. Блок 2-21.

Добрался?..

Да куда там.

Здесь густо плывет дым. Серые жирные клубы мешаются с ленивыми черными языками, кое-где разрываясь и даря возможность глядеть вперед. Дальше дым слипается в единую плотную пелену, смахивающую на нашу камерную паутину – но он все же тоньше, и я могу рассмотреть картинку.

Снова страус. Он торчит прямо посреди коридора – но не стоит, а лежит, раскидав в стороны обе ноги. Поза – глупее не придумаешь; он похож на человека, раскорячившего, разбросавшего ноги в сторону так, будто он сел на шпагат. Его металл закопчен, кое-где вмят попаданиями, а половина видимого бока – черна от копоти. Но он шевелится – и я замираю, вжимаясь в мокро-влажный бетон. Это его стволов дело – два десятка номеров, превратившихся в слитно-раздербаненную тушу, посеченную снарядами из КОРДа.

Дела-а-а… Мне нужно в этот коридор, я даже вижу эту дверь шагов за десять перед ним… но машина не подпустит меня. Стальной зверь выжидает, заняв позицию, – и вокруг настоящая баррикада из номеров, нарубленных в сечку крупным калибром. Все они оружейники – я вижу номер и нашивку на ближайшем, повернутом ко мне боком и частью спины. Почувствовали себя крутью и решили, что сладят с машиной?..

И все же мне, наверное, везет. У страуса явно беда с оптикой – наверняка поврежден тепловизор, а основной комплекс всякой хитрой херовины вроде сканера с радаром – разнесены в хлам. Я вижу покореженный металл и вскипевший пластик, слепившийся в единую массу. Механизм пытается рассмотреть противника и потому шевелится, ворочаясь из стороны в стороны. Его просто не добили, он выжил и теперь грозит мне.

Он сидит на шпагате и не может пойти искать своих, заодно зачищая все доступные помещения – но он не стал от этого слабее. Он все равно куда сильнее меня с моим несчастным калашом. И что, сука, делать?!..

Думать. Это в первую очередь. Смотреть, прикидывать, анализировать и потом действовать. Во вторую. И не тянуть, сука, резину. Чем быстрее я свалю отсюда на Тропы – тем быстрее буду в безопасности.

Комбриг совершенно точно понимал – лучшими бойцами окажутся оружейники и Ремонтный цех. Они не просто умеют обращаться с оружием или ремонтируют машины – они знают слабые и сильные места контроллеров. И мне хватает пройденного расстояния и увиденных краткосрочных боев, чтобы понять всю правоту этого сурового бойца. Гексагон, полыхнув яростью, был обречен с самого начала. Мы, крысы-номера, просто не умеем воевать. Такие, как Комбриг – умеют. Комбриг пытался обучить и нас – но много ли я успел узнать о том, как убивать машину?.. Явно нет. И все же – я должен убить этого страуса; он – последняя преграда между мной и Наблюдательным Пунктом «Восьмиугольник».

Просто включи голову, Лис, включи и подумай. Внимательнее крути ей по сторонам; заметь неувиденное, почувствуй пропущенное. И победи. И донеси ты эту гребаную флешку! Потому что Комбриг… потому что Комбриг уже не передаст свое донесение.

Дым стелется по площадке перед подъемом. Дым стелется, укутывая трупы, обломки и куски стен, рваный металл и даже подохшего пятисотого неподалеку. Страус, стараясь лязгать тише, движется по алгоритму, доступному его искалеченному механическому телу. Вот он поворачивается на сколько-то градусов – тихо работает сервопривод, двигая КОРД по горизонтали, стараясь нащупать человеческое тепло вокруг. Снизу, из-под машины, порой даже вспыхивая искрами, поднимается горячий воздух. Под ней что-то плавится и потрескивает, жутко воняя. Поврежденная система наблюдения работает через жопу – и потому я пока жив. Раз так, раз он так сильно покалечен – не плюнуть ли, не понадеяться на авось, не рвануть ли со всех ног в надежде добежать до двери?.. И я тут же одергиваю себя. Стой, мудила! Эти номера, валом лежащие перед ним, тоже, может быть, надеялись прорваться. И где они теперь?..