Дмитрий Манасыпов - Крысы Гексагона

Скр-р-р… Скр-р-р… Каждый из нас уже обменялся ответным острым поцелуем – и далеко не одним. И разлетевшейся крови уже немало. Широкий мазок красного на лице ошалевшего карла, крап по мордам бугров Транспортного в первом ряду, узкие полосы на орущей от восторга Черни. Рассыпавшиеся брызги, разлетевшиеся по толпе вокруг. Всплеск, праздничным салютом осевший по черным робам капо. За эту минуту мы успели знатно пошинковать друг друга. Но это пока лишь царапины…

Скр-р-р… Скр-р-р… Кромки клинков выправлены любовно и очень остро. Только острый нож побеждает и только острый нож дарит хозяину жизнь. Заточка бешено визжит, покрываясь выщерблиной после каждого столкновения, лысая голова Керча мечется со скоростью, не уступающей моей. Выпад за выпадом – удар по низу, удар по верху, удар справа, перехват, тычок в лицо, отбить ответный рукой, принять предплечьем, уже вспоротым, но еще рабочим… Главное – не пропустить рез в магистраль. Рез – он куда опасней тычка; даже проникающий в требуху тычок не сразу убьет человека. Особенно если твой враг наадреналинен по уши… Так говорил батя Ефим. Тело человека может выдержать не один десяток колотых. Но один единственный правильный рез способен полностью выключить тебя. Один точный рез – и магистральная вена плюется кровью. Полторы минуты – потеря сознания, две минуты – труп.

Скр-р-р… Скр-р-р… Вытянутое чуть изогнутое лезвие полусабли очень опасно. Оно чуть шире и чуть длиннее японского танто – батя Ефим дал мне полный экскурс по клинкам, и потому я знаю. Кромка очень остра – такая рана заживает трудно, края так и норовят разойтись. Правда, это не серрейтор – от него раны еще более ужасны. Серрейтор похож на фламберг, «меч пламенеющий» – он уже не режет, а рубит-пилит. В средние века воинов, вооруженных мечом-фламбергом, казнили особенно изощренно… Но нам хватит и того, что есть.

Скр-р-р… Скр-р-р… Пожалуй, мы лучшие ножевики в Норе. Я и Керч. Но он тренируется постоянно, работает над собой и совершенствуется, а я – от случая к случаю. Он имеет свой собственный зал со снарядами – пусть и кустарными самоделками – а я только нашу каморку в камере. Он мочит постоянных противников из закрепленных за ним карлов – а я рублю ножом воздух во время боя с тенью. Он не пьет, он хорошо жрет и не работает – чего не сказать обо мне. Неравенство налицо. И это неравенство дает о себе знать.

Скр-р-р… Скр-р-р… Мне тяжело. Я чувствую, что тело уже не вывозит, что движения постепенно замедляются, легкие уже не хотят работать с той же отдачей – а сучий обезьян все так же свеж. И он тоже видит, что я сдаю. Он ухмыляется и чуть сбавляет напор – нельзя кончать со мной быстро, бой должен понравиться публике. Это один из законов шоу – а шоу всегда маст гоу он. Тогда чемпион заработает очередной процент к популярности и почтенная публика будет ставить на него еще больше и еще охотнее. Нельзя кончать быстро – и, конечно же, кончать нужно эффектно…

Скр-р-р… Скр-р-р… Керч уже просто играет. Забавляется. Он легко отбивает мои удары – и, похохатывая, время от времени шлепает меня клинком плашмя. То по ляжкам, то по рукам или бочине… Он почти так же свеж, как и в начале боя – а я за эти десять минут ухайдокался до крайности. Но я еще жив – и у меня есть еще козырь в рукаве. Вернее – в широком поясе моих серых казенных штанов. И я жду лишь момента, чтоб предъявить его.

Пора. Я вдруг останавливаюсь. Встаю прямо в центре Круга и опускаю руки. Рукоять выскальзывает из моей ослабевшей ладони, и тесак звенит по бетону клинком. Голова в пол, подбородок на грудь, плечи опущены, дыхание – тяжелое, частое, надрывное. Я устал. Я невероятно устал. Керч должен поверить в это. Тем более это действительно так – я чувствую тяжесть во всем теле, чувствую, как горят мои легкие, как что-то пузырится там, отслаиваясь и отходя мокротой. Так-то. детишечки… алкоголь и наш бесшабашный образ жизни здоровью совсем не способствует.

Керч должен поверить… и он верит. Он чемпион – и как многие чемпионы, сломавшие не один десяток бойцов, самонадеян. Я просто очередной крысюк, который сдался, так и не доведя бой до конца. Керч подходит ко мне, пинает мой нож, который улетает куда-то за Круг, и отбрасывает свой. Что тесак… Полоснул раз-другой – и тушка мертва. Это просто и не так эффектно. Публике интереснее, когда тушку тщательно обработают, превращая в отбивную. И Керч собирается сделать именно это.

Следующий удар я пропускаю. Он неуловим. Кажется, на мгновение я даже теряю сознание. Потому что когда снова открываю глаза – я уже лежу на полу. Мир вращается по кругу, гулкая тишина постепенно исчезает, распадается на миллионы осколков – и сквозь них прорывается рев толпы. Толпа беснуется и скандирует. У-бей… У-бей… Убейубейубейубей… Керч проходит мимо, совершая круг почета по арене Норы. Он упивается моментом, ловит собственный дешевый кайф, густо настоянный на чужой крови, боли и страхе. Он уже видит будущее – и в нем есть место нам обоим. Ему – как победителю, мне – как НТБ.

– Кончай с ним!

Это капо-шесть, сегодня он смотрящий за Норой. Керч кивает и поворачивается ко мне. Делу время, потехе – час.

Он идет ко мне, показушно разминая и без того рабочие мускулы рук. Я наконец-то встаю и чувствую, что мир окончательно восстановил со мной связь и не колесит перед глазами после пропущенного удара. У меня будет совсем короткий миг, чтобы привести секретное оружие в боевое состояние – но я уверен, что успею…

На Круг выходят голым по пояс. Это – правило. Но я – крыса, я хочу выжить и потому странно осуждать меня за то, что я сумел подстраховаться. Пояс в штанах достаточно широк, чтобы вшить туда упругую полосу стали в пару сантиметров шириной. Это и есть помощь Дока. Когда-то в древние времена бывали такие гибкие сабли, которые закручивали вокруг пояса – и моя полоса чем-то похожа на них. Но еще важнее то, что у меня в руках разворачивается семьдесят сантиметров острющей стали – а лапищи волосатой обезьяны пусты…

Взревев, Керч срывается ко мне – он надеется успеть, подойти вплотную, войти в клинч, где сабля уже не будет опасна. Да хрен тебе в рыло, ублюдок! Правую граблю он теряет сразу – сбритая по локоть, она улетает в сторону, и кровища из обрубка бьет тонкой пульсирующей струей, заливая бетон. Дальше – вторая, почти под самый корень. Обезьян продолжает реветь и переть на меня – у него остаются буквально секунды, и он надеется на зубы, которыми можно дотянуться до моего горла… Прыжок в сторону… его левый бок открыт, и защиты нет… и я бью, рублю наотмашь, пластая горло от подбородка до затылка и отворяя целый фонтан ярко-алой крови из сонной артерии.

Керч, булькая пузырящимся горлом, падает. На колено… На второе… На правый локоть… Кровь хлещет, собираясь в лужу на бетонном полу, и глаза чемпиона уже заволакивает пеленой. И, длинно захрипев, волосатый орангутанг заваливается на бок.