Дмитрий Манасыпов - Крысы Гексагона

– Это, сынок, называется самопожертвование, – отвечает Комбриг. Он продолжает топать вперед – но поворачивает фонарь, и я буквально чувствую его изучающий взгляд. – Случаи, когда человек отдает свою жизнь за идею, за свои убеждения и принципы – нередки. Я понимаю, что для тебя, жителя Гексагона, это может показаться абсолютно невозможным… но люди нередко шли на костер за свои принципы и за свою Родину. Я сейчас не буду приводить примеры – хотя знаю их немало – они почти ничего не дадут тебе, ведь ты совсем не знаешь истории. Великая Отечественная или Третья мировая для тебя пустой звук – а ведь именно в военное время работа разведки наиболее важна. Впрочем, часто и в мирное тоже… Просто поверь. Есть люди определенного склада, которые готовы пожертвовать своей жизнью для победы. В том числе и таким вот способом. История может поведать десятки примеров, когда кроты жили не своей жизнью десятки лет. Ким Филби, один из руководителей британской разведки, коммунист, агент советской разведки с 1933 года. Тридцать лет нелегальной жизни! Только за время Великой Отечественной войны передал в Москву девятьсот четырнадцать секретных документов! Он был очень успешен и после окончания своей карьеры вернулся в Россию – тогда еще она называлась СССР – и умер от старости в своей постели. Или Николай Квасников, которого называли «атомным разведчиком»… И таких немало. Человек способен привыкнуть ко многому; со временем оперативник все больше вживается в свою роль – и она перестает быть для него ролью, а становится его жизнью. Это защитный механизм, который не дает поехать мозгами от постоянного напряжения – ведь оперативник все время находится на острие. Он контактирует с завербованным контингентом, собирает информацию, отправляет ее своими каналами по назначению… любая ошибка – это провал и, с большой вероятностью, смерть. И ему никто не сможет помочь, потому что он один в логове врага. И Док, и Армен внедрены очень давно – и не куда-нибудь, а в администрацию. Отчеты от них шли регулярно, и мы в общих чертах знали, что здесь происходит. И теперь пришел тот самый момент, когда нужно вскрыть Гексагон. Как поганый гнойный фурункул. И можешь не сомневаться – мы это сделаем.

В Медчасть я возвращаюсь уже после отбоя. Кубрики спят, и мне не составляет труда остаться незамеченным. Я запираю Смотровую и ключ пока оставляю его у себя – Дока нет на месте, дверь в его апартаменты заперта и на осторожный стук никто не отвечает. Дежурного, который спит мордой на столе, я тоже не бужу – незачем кому-то еще знать, что заключенный Лис шарится по Медчасти. Я укладываюсь в свой кубрик, перед сном самую малость мечтаю о том, как все поменяется после восстания – и закрываю глаза. С завтрашнего дня по указанию Комбрига начинается вербовка…

Впрочем, долго спать мне не дают.

– Подъем, тело!

Я подскакиваю спросонья – и чувствую жесткий удар в бочину, от которого кубарем улетаю на пол.

– Встать, утырок!

Сидя на полу, я поднимаю глаза – это капо. Пятеро – и среди них даже мой непосредственный начальник, капо-два. Понятно, сучары. Кажется, меня списали – и теперь самое время свести счеты…

– Я сказал – встать!

Я поднимаюсь. Я не гордый – да и выбирать не приходится. Я не знаю ранг Дока в администрации и не могу понять, почему капо ведут себя здесь как на собственной делянке. Одно могу сказать точно – сейчас меня будут убивать...

– Кто вальнул капо в Лабиринте? – спрашивает капо-два и садится на стул, принесенный ему кем-то из младших. – Ну? Че молчим, ублюдок? Разлегся тут, пидор, на мяконьком, в ус не дует… Думаешь, про тебя забыли? Да хер те в гланды!

С этим вопросом мне сразу становится ясна причина дружеского визита. Парнишки вроде бы не самые развитые – но заключению Дока не поверили. И решили прояснить вопрос самостоятельно…

– Я.

Н-н-на! Я сгибаюсь пополам и падаю на колени, чувствуя в подвздошье тугой горячий узел и удар боли, стрельнувший куда-то в пах и к горлу.

– Блюет, сучонок, – деловито докладывают наверху.

– Встать!

– Я лучше тут посижу… – хриплю я.

Н-н-на! В этот раз прилетает в голову. Кажется, ногой – это наверняка рант у ботинок такой твердый… Гребаные упыри… Как же больн-о-о…

– Хватит, – говорит капо-два. – Ему еще говорить. Как он скажет, если ты ему челюсть сломаешь, дебил?

– Встать! – снова рявкает голос. Кажется, это младший капо седьмого. Я запомню тебя, урод…

С трудом, цепляясь за кровать, я встаю. Потому что надо встать. Буду лежать – сломают что-то серьезное, и тогда мне уже не участвовать в нашем деле.

– Дайте ему воды.

Кто-то сует мне флягу с водой. Я опускаюсь на кровать и осторожно прикладываюсь к горлышку. Губы болят, ломит и пухнет челюсть, требуха отбита и тянет блевать. Где же сучий Док?.. Ведь так и убить могут, пидоры!..

– Лис, тебе все равно не жить, – глядя на меня, говорит капо-два. – Ты думаешь, что-то значишь для своего отряда? Может, ты думаешь, что крысы начнут бунтовать из-за тебя? Нет. Всем похер. А мы быстро найдем тебе замену. Не сейчас – так завтра или послезавтра ты сдохнешь. И знаешь, почему?

Я собираюсь с силами, проталкиваю ком в горле и хриплю:

– Я убил вашего…

– Ты не убил нашего, – сплевывает капо-два. – Ты, конечно, типа крутой сукин сын – но мы тебе не верим. Ты сдохнешь, потому что все считают , что ты убил нашего… – это слово он выделяет интонацией. – Ты, сука, прямо знамя и флаг, на которые нужно равняться. Сам Лис, свернувший шею капо… А еще ты сдохнешь потому, что мы с Главглавом заебались объяснять Смотрящему – как и почему умерли капо-пять и главный докер. Мы, конечно, отбрехались кое-как – но пришлось поднапрячься и даже наказать кое-кого из своих. И за это, урод, ты нам тоже ответишь. Итак… У меня тот же вопрос: кто убил капо-пять?

– Я.

Мелкий капо замахивается – но капо-два тормозит его и снова поворачивается ко мне.

– Лис, мы же не идиоты. Рана на затылке у карлы – колотая. И глубокая. Как будто воткнули с размаху что-то очень острое и большое. Когда тебя запускали – ты был голяком, без ничего. Это раз, – черножопая тварюга начинает загибать пальцы. – Дальше. У второго карлана лицевая кость вбита внутрь и искрошена. Ты там кувалду, что ли, нашел? Нет. Это два. И три – это капо-пять, у которого сломана шея. Ты не обладаешь такой массой, чтоб завалить и сломать шею человеку, сильно крупнее тебя. Отсюда следует прежний вопрос: кто убил капо-пять?

– Я.

– Пидор… – капо-два явно теряет терпение и начинает немножечко шипеть и брызгать слюной. – Слушай сюда!.. – он говорит, все больше и больше заводясь и поднимая голос. – Мы пока не будем тебя убивать – рановато. Сначала тебе придется немного помучаться… Твою Ваську будут драть самые грязные ублюдки Гексагона! Самые зачуханые и конченые поднарные! Насквозь пропитанные болячками – такими, знаешь, от которых нос в череп проваливается! Ты пока лежишь – можешь поинтересоваться у Дока, сколько таких в Гексагоне! И твоя ненаглядная сестрица даже пискнуть не сможет! И знаешь, почему? Потому что рот у нее тоже будет занят! И вот только тогда, когда ты насладишься зрелищем – только тогда ты и начнешь умирать! И не думай, что твоя смерть будет быстрая и милосердная! Возможно, мы законопатим тебя в крепкий ящик, предварительно переломав руки и ноги, и оставим снаружи только твою тупую башку! Мы будем кормить тебя – но ящик будет закрыт, и ты будешь ходить под себя прямо в этот ящик! Ты будешь сидеть в нем и гнить в собственном говне, урод! Добавь сюда всяких червей и опарышей, которые начнут жрать заживо твои кишки – и представь все это удовольствие! А твою сестрицу будут продолжать драть у тебя на глазах! По очереди! Огромной толпой! И это будет последнее, что ты будешь видеть перед тем, как подохнуть! Ты понял меня? Ну и?! Кто убил капо-пять?!..