Рон Бейтс - Хаос на карнавале [litres]

Но вот игра наконец закончилась, и Чашек всё же сделал то, что собирался изначально: написал на календаре «День рождения Старины Чайника!» Да-да, господа хорошие, сегодня действительно крайне особенный день .

А потом радиоприёмник заиграл зажигательный джаз от «Фокуса-Мокуса и Труба-туба-дубов» (самой заводной группы во всём танцевальном мире). Чашек, приплясывая, вышел из комнаты и отправился завтракать.

Чашек и его младший брат Кружек жили вместе со Стариной Чайником в маленьком уютном домике на краю Чернильных островов. Они были там совершенно счастливы, и Чашек ни за что бы не захотел для себя ни другого дома, ни другого опекуна. В конце концов, Старина Чайник – один из самых добрых жителей Чернильных островов, и почти все считали его своим другом.

– Доброе утро, Чашек, – пропыхтел старый чайник. – Отличный денёк сегодня, да?

– День что надо, – ответил Чашек.

Но больше он ничего не сказал.

Старина Чайник слегка нахмурился. Уж в этот-то день он ожидал немного другого приветствия от юного Чашека. Он без особого энтузиазма подбросил блин на сковородке. (Старина Чайник славился своими блинами, но сегодня утром ему совершенно не хотелось готовить.)

– Да, день что надо, – снова попробовал намекнуть чайник. – Полагаю, его даже можно назвать… особенным?

Краем глаза он глянул на Чашека, но Чашек опять-таки промолчал. Он лишь насыпал себе в большую миску «Самый готовый завтрак» и сел за стол рядом с Кружеком.

Старина Чайник мерил шагами кухню, поглаживая густую седую бороду. Он так сильно наморщил лоб, что его брови стукнулись одна о другую, лязгнув, как две ложки.

– Батюшки-светы, сегодня, похоже, какой-то особенно важный день, но я вот что-то никак не могу припомнить, как ни стараюсь, – громко сказал он. – Мальчики, вы, случайно, не знаете, в чём дело?

Бедный Старина Чайник. Он уже не просто намекал, а прямо-таки сильно намекал . Какое душераздирающее мучение! Так что Чашек (которого никак нельзя было назвать сердобольным) поднял голову, посмотрел прямо в глаза Старине Чайнику и, увидев в них отчаяние и мольбу, ответил:

– Не-а.

И сунул в рот ложку.

– О, знаю! – разволновался Кружек. – У тебя…

БАЦ!

Чашек пнул брата под столом. То был несильный пинок, из таких, которые обычно отвешивают, когда кто-то вот-вот собирается выболтать о-о-очень большой секрет об о-о-очень большом сюрпризе, и из-за этого о-о-очень много народу может о-о-о-о-очень сильно расстроиться.

Кружек потёр ногу.

– У тебя… ну… богатое воображение, – закончил он. – Наверное. Потому что, насколько я знаю, сегодня просто обычный день.

Он отлично понял предупреждение Чашека, но всё равно на всякий случай отодвинулся на другой конец стола. Если ты хранишь такой большой секрет, никогда не угадаешь, когда тебя в следующий раз кто-нибудь пнёт.

Старина Чайник тяжело, печально вздохнул. Он всегда очень радовался своему дню рождения и всё утро ждал, когда же кто-нибудь его поздравит. Но друзья не звонили, соседи не заходили проведать, а теперь ещё и мальчики всё забыли. Уголки его губ грустно опустились, и он хмуро сбросил на тарелку Чашека подгоревший блин со сковородки. Эх… Может быть, сегодня действительно просто ещё один обычный день?

Тук-тук-тук!

Или, может быть, всё-таки нет! Кто-то пришёл! Кто-то вспомнил! Старина Чайник бросился к двери. Кто же из чудесных, чувствительных, чутких соседей пришёл его проведать?

Но оказалось, что никто.

В дверь стучала Гильда фон Гинденбург.

Гильда фон Гинденбург не была чудесным, чувствительным, чутким соседом. Гильда фон Гинденбург была той ещё язвой. Старина Чайник попытался как-то скрыть разочарование, но это оказалось непросто. Гильду трудно было любить. Во-первых, она считала себя чуть выше всех остальных обитателей острова. Да, она дирижабль и в самом деле живёт на небе, но неужели надо настолько этим кичиться? А ещё она постоянно злилась. Старина Чайник не знал, зачем она заявилась к нему прямо с утра, но вряд ли для того, чтобы поздравить с днём рождения.

– Доброе утро, Гильда, – сказал он.

– Доброе? – усмехнулась Гильда. – Думаете, это доброе утро?

О, какая неожиданность: Её Дирижабельство изволят быть чем-то недовольны. Старина Чайник вздохнул.

– Что случилось?

Гильда свирепо взглянула на него, раздувая ноздри; тело её начало угрожающе пухнуть, и он даже испугался, что она вот-вот лопнет.

– Вот что случилось! – рявкнула Гильда.

Она вскинула руку со сжатым кулаком (которого все боялись, даже когда она была в хорошем настроении); в кулаке оказался мячик – белый, с вышивкой в форме подковы по краям, ничем не отличающийся от сотен других мячиков – кроме одного. Большими чёрными буквами на нём были написаны вот такие слова: собственность чашека.

– Вчера я ухаживала за своим облачным садом – самым замечательным во всём небе, между прочим, – и тут в него прилетел этот отвратительный снаряд. Уничтожил целую грядку моей призовой воздушной календулы! – крикнула она.

Воздушная календула, если кто её никогда не видел, – это очаровательный маленький шарик, сделанный из самых райских облаков. Каждый цветок держится на тонком облачном стебельке с туманными белыми листьями, которые нежно подрагивают на ветру – ну, конечно, если в них вдруг не прилетит бейсбольный мяч после особенно удачного удара.

Старина Чайник почесал подбородок.

– Вижу… – сказал он. – Мне, конечно, очень жаль, Гильда. Но я совершенно уверен, что это случайность.

– Случайность? Это трагедия! – завопила она. – Вы хоть представляете, как это сложно – вырастить облачный сад? Сначала надо каждый раз уговаривать нежный туман, чтобы он сгустился в бутончик, а потом со всей возможной любовью придавать цветам идеальную форму. Я потратила несколько недель, доводя воздушную календулу до совершенства. А потом за одну бездумную секунду этот вредитель…

Её костистый обвиняющий перст указал прямо на Чашека, всё ещё сидевшего за столом. Тот виновато посмотрел на неё. Он бы с удовольствием объяснил, что вчера нанёс лучший удар в жизни, когда мячик улетает всё выше и выше, и думаешь, что он вообще никогда не упадёт (и всё равно потом удивляешься, что не падает), и уж точно не целился в её облако. Но, конечно, он не сказал ей ни этого, ни чего-либо другого, потому что рот у него был набит блином, а с полным ртом разговаривать невежливо.