Алексей Ар - Четверо и один

За деревьями обозначился пожар — там, где прятались крестьяне.

Димп встал. Сплюнул ставшую горькой слюну и отправился в бой.

Фэрнайты ждали черными тенями, обрисованными пламенем, — пятнадцать боевых единиц. Потускнел свет, красные тени легли на тела, оружие… и бревна, что упирались в двери амбара.

Внутри у Михаила екнуло. Крематории он не любил с детства по какой-то необъяснимой причине. Атаковал молча…

Собирая бесчисленные царапины, пробился к дверям. Ухватился за подпорки и… отлетел назад. Мелькнуло небо, стая перистых облаков, крона дерева. Передний план заняли оскаленные лица. Пять копий рассекли воздух. Для Михаила, накрытого волной адреналина, они двигались медленно.

Он перекатился под ноги врагам, ударил со спины… Двое оглянулись, вскрикнули и, перечеркнутые ударом, упали.

— Кольцо! Бери в кольцо! — сообразил кто-то.

Вопли, плач, рев пламени. Багровые языки жадно касались дерева, копоть черными хлопьями стелилась над огородами. Михаил предпринял новую попытку открыть двери. Неудача… Вихрь действия, калейдоскоп цветов… Заходясь от кашля, димп вертелся на месте, парировал удары если успевал…

— Ко мне! — старый трюк.

Трое купились и оглянулись. Минус.

Кровля амбара с треском просела. Человеческие крики мгновенно сменились звериным воем. Сотрясаемая кулаками дверь чуть подалась… но не открылась.

Боль от ожогов затерялась среди прочего. Бревна — подпорки занялись огнем, что максимально усложнило ситуацию. Михаил не мог, спасая крестьян, блокировать фэров.

— Извиняй Т'хар… — Он решился.

Миг красоты и жизни, топот сапог…

— Я рядом, — уведомила всех Лесса. — Ты моя тень, Мик. Не забыл?

— Помню, — выдохнул Михаил. Смерть неохотно отпускала. Он готовился перейти, теперь вновь изображать бретера.

Стиснув зубы, Лесса тянулась к двери. Затлел рукав платья, пахнуло горелым. Сквозь щели она видела женщин и детей — сынов и дочерей Лакри, которым всегда нравилось жить. Собирать ягоды, купаться в пруду, плести венки и смеяться до слез…

Огонь медленно снедал человеческую плоть. Лесса плакала, хотя самой ей казалось, что она тверже камня.

Людская масса с ревом вынесла дверные створки. Цунами тел поглотило бойцов и дочь Арота — бросило на землю, растоптало и… схлынуло.

— Встать! — появился Себен. В схватке он предусмотрительно не участвовал. Драка дракой, а о стратегии тоже забывать не след.

Одиннадцать помятых солдат с трудом распрямились.

— А ко мне относится? — Михаил приподнял голову.

— Да. — Офицер держал за ногу мальчика лет трех. — Нам нужен только ты, красноглазый, свершить месть. Предлагаю обмен: твоя жизнь на жизнь ребенка. Считаю до пяти.

— Мик, — простонала Лесса. Она силилась встать. — Берите меня…

— Она никто. — Настройщик кивнул. — Я, знаете ли, устал. Так что лапайте.

— Мудрое решение. — Себен неуловимо расслабился: умирать не хотелось. А он имел все шансы отправиться в чертоги смерти, заартачься враг. Одиннадцать воинов в строю — разве это сила? По счастью, красноглазый сглупил. Ведь плен подобен смерти. Бесчестье и позор.

— Отдай меч.

— Забирайте, — отмахнулся димп. Пространство вокруг плавно вращалось, дрогнули колени…

— Мик. — Лесса не могла разглядеть мужчину. — Я сейчас… Я встану…

— Цепи, — торопливо приказал Себен. Успеть бы ноги унести до того, как лакрийцы опомнятся. Потерять две трети отряда — такое и в страшном сне не привидится.

Звякнул металл, оплетая руки пленника. Грубый рывок, и Михаил поковылял сквозь развороченные палисадники к восточной дороге. Ему бы сесть, отдохнуть, а не глотать сухую пыль, поднятую сапогами. Утихни солнце, родись ливень и ветер. Пустые надежды.

— Ускорить движение! — Себен стиснул рукоять меча. Окраина Лакри скрылась за грядой холмов, и, если через мгновение на зеленых вершинах не появится волна лакрийского гнева, они спасены… — Вроде тихо.

— Да. — Адъюнкта клонило вправо. — К полудню достигнем реки.

— Не забывай о патрулях апохов.

Михаил ухватился за прутья клетки, нагретые солнечными лучами. Тряска выводила из себя, как и жара. Ныли раны. Подстегнутые ударом кнута чагары закусили поводья, рванули телегу. Очередной ухаб заставил Настройщика устало выругаться. Дороги Фэлкории оставляли желать лучшего. Неровной змейкой вились они среди природных красот: цветочного луга с правого борта, вспаханного поля с пирамидальными деревьями по периметру и причудливыми каменными столбами, увитыми плющом. Неподалеку черная тень указателя — две покрытые трещинами доски объясняли путникам, где находится Лакри, а где нечто, сокрытое птичьим пометом.

Гладкий серый валун на перекрестке. Кто и когда сидел на нем? Отдыхал, любовался танцем облаков, внимал шорохам и песням. Огненные мухи коснулись тела — раны и боль. Словно издеваясь, по курсу движения серебряной лентой возникла река Бликов. Прохлада воды смотрелась упоительно — окунуться бы в чистую глубину, смыть кровь и усталость…

Поворот направил дорогу вдоль берега. Через несколько минут димп увидел по левую руку причал; три доски, брошенные на сваи, не вызвали особых восторгов. Как и одномачтовый громоздкий корабль, что терся бортом о доски.

— Эй, Ледог! — окликнул часового Себен.

— Здесь. — У сходней нарисовался крепко сбитый бородач. Следом еще пятеро.

— Дрыхнете на посту, сорги?!

— Никак нет, — вытянулся Ледог.

— На корабль, — проигнорировал ответ Ведущий. — И пленника достаньте.

Бесцеремонно, за цепи, Михаила вытащили из телеги. Не устояв на ногах, он рухнул на бок. Его так и подняли на судно — волоком. Удар о кормовую палубу, скрип замка и небо в крупную полоску — новая клетка. Один плюс — не запихнули в трюм, где в столь адскую погоду умереть, что блины лопать, — проще не бывает. Под открытым небом обретался простор, ограниченный лесными зарослями.

Михаил надсадно вдохнул. Звякнули цепи, напоминая о статусе пленника. Хлопнул, выгнулся дугой парус. Плеснула вода, качнулась под ногами солдат палуба. С пенным шелестом река Бликов устремилась навстречу кораблю. Привычные к картине фэры немедля занялись собой. Выискались среди них лекарь, обработавший раны, и повар, наполнивший мир запахами съестного.

Про Михаила вроде как забыли: медицина и еда обошли стороной. Он отнесся с пониманием — любовался видами и вспоминал. Когда-то давно, насколько он и сам не помнил, его перевозили в столичный город Яротты. Вонючий трюм, набитый пленниками, тихая речь Саады, ухмылка Труга — нелегкое плавание. Арена и боль… Михаил с трудом вернулся к реальности. За неимением лучшего, принялся тысячными долями бэрга лечить микротравмы. Иначе боль добьет. Он рассмеялся.