Михаил Казьмин - Царская служба [СИ]

Вообще, поводов для благостного настроения хватало. Хватило бы и того лишь, что наконец-то наступила весна, причем наступила по-настоящему, а не просто по календарю. Пусть весеннее солнышко мы видели и не каждый день, но когда оно появлялось и отражалось в многочисленных лужицах и ручейках, это превращало жизнь в какой-то невероятный праздник, или, скорее, в предвкушение праздника, который вот-вот наступит и принесет с собой много-много радости. Пусть и чуть-чуть, но подешевел чай — чем не радость для таких чаевников, как мы с господином майором? А еще и датчане порадовали, объявив Швеции войну. Сделали они это сами по себе, насколько мне было известно, никаких договоренностей насчет союза и совместных действий против шведов у короля Христиана с царем Федором не имелось, однако же как тут не напасть на извечного соперника, ежели он завяз в русских снегах, да получил при том изрядную трепку? Собственно, нам такое рвение со стороны Дании тоже было на руку. Даже если война у датчан со шведами будет вестись только на море, что представлялось вполне вероятным, перспектива воевать на два фронта все равно очень сильно приблизит шведского короля к принятию наших условий мира. Тем более, эти самые два фронта не совсем равноценны — войну с нами шведы начали, чтобы отобрать чужое (пусть когда-то давно оно и принадлежало им), а вот против датчан им придется воевать, чтобы не отдать именно свое, можно сказать, исконное, потому как король датский, вступая в войну, нацеливался на Норвегию или хотя бы на ее часть. А необходимость защиты своей территории, согласитесь, предполагает уже немножко иной уровень мотивации. Впрочем, это их шведские проблемы. У меня, несмотря на весну, и своих хватало.

Пусть на улице уже торжествовала весна, Лида успешно боролась с моим весенним настроением, по-прежнему изображая бесчувственную куклу. С успехом, замечу, изображая. Что-то, не иначе, предвидение, подсказывало, что какой-то способ заставить ее поменять свое поведение есть, но вот что это за способ, для меня до сих пор оставалось неведомым. Честно сказать, мне уже начинало казаться, что напрасно я вообще пытаюсь к ней подступаться, но… Почему-то не покидала меня уверенность в том, что овладев, наконец, женщиной, которая первой в этой жизни заинтересовала меня именно в этом плане, я преодолею некий рубеж, после которого перейду на новый уровень, более высокий. Бред, скажете? Не буду спорить. Но я тут уже не раз и не два убеждался в том, что если кого и надо слушать, то в первую очередь самого себя.

Главная же моя проблема ежедневно и беспрестанно напоминала о себе в Крестовой губной управе. Вот никак, никак у меня не выходило найти, где же Буткевич мог пересечься с маньяком.

— А может, и не было никакого пересечения? — среагировал на очередную мою по этому поводу жалобу Лахвостев.

— Было, Семен Андреевич, было! — возразил я командиру несколько резче, чем следовало, и, чтобы сгладить эту резкость, пустился в объяснения: — Маньяк убивал Буткевича целенаправленно, устроив засаду, а не по внезапному наваждению, как это имело место с прочими его жертвами! Он знал, кого убивает, и понимал, что Буткевича ему нужно убить! А такого не могло быть, если бы они не пересекались! Если только…

— Что «если только»? — поинтересовался Лахвостев, когда я, что называется, вывалился из действительности, пораженный своим же озарением. Ну точно, как же мне такое раньше в голову-то не приходило!

— Если только, — слегка дрожащим голосом начал я и продолжил уже не то чтобы с уверенностью, но хотя бы со спокойствием, — если только их пересечение было не тем, которое мы ищем.

— Это как же? — не понял Лахвостев.

— Вот смотрите, Семен Андреевич, — пустился я пояснять. — Что мы с вами ищем? Мы ищем упоминание о таком действии, совершенном Буткевичем при исполнении своей службы, которое можно истолковать как его встречу с маньяком. То есть, стоял, к примеру, Буткевич в оцеплении да приложил плашмя тесаком какого-то проныру, пытавшегося через то оцепление проскочить. Проныру того забрали в холодную, потом допросили на предмет выяснения да и отпустили на все четыре стороны, потому как никакого воровства за ним не числится. Или же безо всякого оцепления был Буткевич послан арестовать некоего подозрительного человечка да привести его в управу. Человечка потом тоже отпустили, но запись о нем осталась. Причем и оцепление, и арест подозрительного человечка должны иметь хоть какое-то, хоть самое малое касательство к поискам маньяка. Если бы нечто подобное мы нашли, это был бы для нас повод снова взять того проныру с тем человечком да допросить их уже по-нашему. Ведь так?

— Так, Алексей Филиппович, — сдержанно кивнул Лахвостев, пока явно не улавливая, к чему я его подвожу.

— Но все это обстоятельства, в которых Буткевич действовал бы строго по закону, — уточнил я.

— Именно, — подтвердил Лахвостев.

— Так вот, Семен Андреевич, раз мы ничего такого не нашли, это вовсе не значит, что ничего и не было. На самом деле мы не нашли никаких случаев, где маньяк и Буткевич могли бы пересечься при совершении Буткевичем действий законных, — на последнее слово я сильно нажал голосом. На лице моего начальника появились первые признаки понимания, и пора было показывать ему мои выводы, пока он до собственных не додумался.

— Но, как показал разговор с Хабибуллиным, Буткевич мог совершать и незаконные, — тут я снова нажал голосом, уже на слово «незаконные», — действия. Ту же скупку краденых драгоценностей, например. Или даже убийства, как в случае с шайкой Рюхина. И вот эти-то его действия в служебные бумаги губной управы уже никоим образом не вписаны.

— И вы хотите сказать… — ага, сообразил-таки. Оно и понятно — все-таки кто попало до майора государева надзора не дослужится.

— Да, — кивнул я. — Я хочу сказать, что пересечься Буткевич с маньяком вполне мог и незаконно. Более того, я уверен, что не просто мог, а так оно и было. И только по одной этой причине мы такого пересечения до сих пор не обнаружили.

— И каким же образом такое могло бы произойти? — Лахвостев явно заинтересовался моими выводами.

— Да каким угодно! — пришлось мне признать. — Получить от него взятку по какому-то другому делу, арестовать по поводу, совершенно с поисками маньяка не связанному, да мало ли что еще! Не будем забывать, что у нас еще болтается в неизвестности несуществующий Парамонов, и каким боком его к маньяку прислонить можно, мы пока и не знаем. А Буткевич вполне мог и с тем Парамоновым пересечения иметь, — я постарался, чтобы фамилия несуществующего человека прозвучала издевательски.

Лахвостев тихонечко ругнулся. Я его хорошо понимал, было с чего ругаться, ох как было! Я и сам бы выругался, но это начальству можно при подчиненных крепкими словами выражаться, а наоборот… Тоже, наверное, иногда можно, но пробовать, по крайней мере сейчас, я не буду.