Павел Корнев - Резонанс [СИ]

Перед отбоем закреплённый за помещением дневальный велел выстроиться у кроватей — к нам пожаловало высокое начальство.

— Ровнее становитесь! Ровнее! — придирчиво потребовал он, а затем и сам вытянулся по стойке смирно и на одном дыхании выдал: — Ваше благородие, новоприбывшие для проведения инструктажа построены!

В казарму вошли двое: господин лет сорока в федоре и дорогом, определённо пошитом на заказ костюме, и тип чуть постарше, назвать которого господином не повернулся язык. Бульдожье лицо, кряжистая фигура, военная выправка, да и пиджак кроем напоминал скорее китель. На голове — картуз.

Старорежимное обращение неприятно царапнуло слух, а выказываемое дневальным подобострастие заставило приглядеться к «их благородию» внимательней. Вытянутое лицо отличалось тонкими чертами, но при этом казалось волевым и, как принято говорить, породистым. Щёки были гладко выбриты, от левого уха под воротник сорочки уходил тонкий белый шрам. И слегка подёргивалось нервным тиком левое же веко. Осанка — будто шпагу проглотил или тросточку вроде той, что сейчас зажал под мышкой, но в отличие от державшегося на шаг позади спутника военного он ничем не напоминал.

«Из бывших», — решил я и сам поразился тому обстоятельству, сколько деталей сумел подметить за эти несколько секунд. Прежде подобной наблюдательностью похвастаться не мог, и дело было точно не в одном только избавлении от близорукости — помимо всего прочего каким-то неуловимым образом изменилось само восприятие окружающей действительности.

— Я — комендант распределительного центра, — объявил господин, — и вы какое-то, искренне надеюсь, очень недолгое время, пробудете здесь под моим попечением.

Холёное лицо оставалось бесстрастным, а вот слова буквально сочились презрением, но никому из нашей разношёрстной компании и в голову не пришло возмутиться; напротив — все стояли, затаив дыхание. И я — как все. Даже стало чуточку стыдно из-за собственного конформизма и захотелось назло всему выдать какую-нибудь дерзость, но справиться с этим необдуманным порывом оказалось предельно просто.

Благоразумие. Мне хотелось думать, что таким образом сказалось именно благоразумие.

— Правил немного: под категорическим запретом находятся нарушение установленного администрацией распорядка дня, воровство, драки и любая, подчёркиваю — абсолютно любая, политическая агитация. Все замеченные в данных проступках понесут самое суровое наказание!

Благоразумными среди нас оказались не все. Кое-кому не хватило ума проникнуться серьёзностью момента и промолчать.

— И что нам сделают? — ухмыльнулся крестьянской внешности бугай, высоченный и широкоплечий, с натруженными руками. — Мы — сверхлюди!

Комендант брезгливо дёрнул плечом, и громилу сшибло с ног, протащило по крашеным доскам пола в конец помещения и хорошенько шибануло о стену. Там он и остался лежать. Вроде бы — живой.

Проделано всё оказалось столь виртуозно, что выброс силы не только не зацепил никого из соседей бедолаги, мы его даже и не почувствовали. Я — так уж точно. А значит, не смог бы и защититься. И осознание этого факта заставило замереть на месте подобно соляному столбу.

Как видно, к аналогичному выводу пришли и остальные, в казарме воцарилась полнейшая тишина. Никто и с ноги на ногу не переминался, а уж о своих конституционных правах, наверное, даже слишком громко подумать боялись.

— Вы не сверхлюди! — объявил нам комендант. — Вы даже не личинки сверхлюдей, иначе не оказались бы здесь! Вы просто — личинки! — Он заложил руки за спину и прошёлся по проходу, внимательно изучая остолбеневших соискателей. Передо мной задержался, но ничего не сказал, почти сразу двинулся дальше. — До обретения полного контроля над сверхэнергией трёхмесячный перерыв в посещениях Эпицентра с гарантией сводит способности к нулю без какой-либо возможности их реанимировать! Трёхмесячный арест — и вы снова никто!

Дойдя до конца помещения, комендант с презрением глянул на неподвижное тело, развернулся и пошёл обратно.

— И вот ещё что! Любое применение сверхспособностей во время нахождения в распределительном центре карается не менее строго, чем вышеперечисленные проступки!

Тут не выдержал молодой человек в форме какого-то провинциального лицея.

— Господин комендант… — Он поднял руку, будто находился на уроке, заметил, как переменился в лице окликнутый им мужчина, и спешно поправился: — Ваше благородие, разрешите обратиться! — Дождался благосклонного кивка и выпалил: — А если способности проявятся непроизвольно? Без всякого умысла? Что тогда?

— Всякое использование сверхспособностей будет признано умышленным! — последовал жёсткий ответ. — Начиная с сегодняшнего дня и до отбытия, станете получать препараты, временно подавляющие возможность оперирования сверхэнергией. Принимать их или нет — личное дело каждого. О последствиях вы предупреждены.

На этом инструктаж и завершился. Когда комендант покинул казарму, дневальный дал команду разойтись и дважды дунул в медный свисток. Почти сразу прибежали санитары с носилками, погрузили на них так и не очнувшегося бедолагу и уволокли в медчасть.

Следом принесли воду и пилюли, начали выдавать под роспись. Никто от них не отказался, в том числе и я. Поколебался немного, правда, стоит ли глотать непонятную химию, но в итоге решил проявить благоразумие. Пусть лунатизмом отродясь не страдал, только мало ли как нервотрёпка скажется? Долбану кого-нибудь во сне молнией — и что тогда?

Проглотил синюю горошину, запил глотком воды, разделся и забрался в кровать. Почему-то подумалось, что с зачисленными в учебные заведения абитуриентами обращаются совсем иначе. С этой мыслью и уснул.

Говорят, утро вечера мудренее, а вот меня после пробуждения ещё долго не оставляла сонливость, да ещё во рту стоял мерзкий привкус чего-то горько-лимонно-медикаментозного. Вне всякого сомнения, так проявлялись побочные эффекты принятого на ночь препарата, и я понадеялся, что больше в распределительном центре мне ночевать не придётся.

Соседи выглядели ничуть не лучше, многие зевали, кого-то дневальному и вовсе пришлось расталкивать и сгонять с кроватей, а потом чуть ли не волоком волочь в уборную. Умывание холодной водой разогнало туман в голове и придало бодрости, утро перестало казаться унылым, а перспективы безрадостными. В конце концов, своего я добился — инициацию прошёл, дальше будет проще.

Гимназистская форма выглядела мятой и пыльной, но заменить её было нечем, оделся. Когда оправлял гимнастёрку, пальцы наткнулись на значок февральского союза молодёжи, и сразу вспомнились слова коменданта о запрете любой политической агитации.