Гарет Пауэлл - Свет невозможных звезд

Я скорее ощутила, чем услышала фоновое шипение общей системы связи. Затем трюм наполнили лязгающие аккорды старинной гитары.

— Какого черта? — приподнявшись, рявкнула я.

Музыка стала чуть тише, и «Злая Собака» пояснила:

— Я изучала безнадежные войны. Эта мелодия, по-видимому, была очень популярна во время войны во Вьетнаме.

— Вьетнам?

— Эта страна располагалась напротив тихоокеанского побережья Соединенных Штатов Америки.

— И чем это нам поможет?

— Мне подумалось, что эта музыка придаст нашей беде некоторую атмосферность. Ее написал человек по имени Хендрикс. — Аватара проявилась на маленьком гибком экране на внутренней стене палатки. — Могу предложить на выбор либо это, либо какой-то «Полет валькирий».

— Впервые слышу.

— Ну откуда бы тебе знать?

— Тогда, с твоего позволения, нельзя ли мне поспать?

«Злая Собака» смерила меня взглядом и вроде бы только теперь заметила, как я измучена.

— Конечно, — сказала она, и музыка совсем затихла. — Извини.

Я потерла повязку на лице. Глазница болела так сильно, что я задумалась, существует ли нечто вроде «синдрома фантомного глаза». И мне вдруг больше всего на свете захотелось скрыть свое увечье от мира. Я свернулась в позе зародыша на дне плотика и натянула одеяло на голову.

На камбузе я нашла Престона и от него узнала, что Джонни Шульц с Рили Эддисон перебрались на «Адалвольф».

— Им нужно одиночество, чтобы примириться с гибелью экипажа, — сказал он. — Трех отпрысков Нода они взяли с собой.

Это было к лучшему. «Адалвольф» со времени своего заключения на орбите Камроз обходился без механика, а кораблям не положено летать без команды. Мне еще раньше надо было догадаться послать на него трех маленьких драффов — я бы и догадалась, если бы не отвлеклась на созерцание гибели человечества. Малыши сумеют поддержать системы судна в рабочем состоянии и справятся с закравшимися ошибками или неполадками.

— А Люси?

— Джонни звал ее с собой, но в последний раз я видел ее в каюте. По-моему, они с «Адалвольфом» не поладили.

Он держал в руке чашку протеинового супа, а оранжевый костюм медика был помятым, словно Престон в нем спал.

— Как у тебя дела? — спросила я.

Он вздохнул.

— Все никак не могу поверить, понимаете?

Не стоило переспрашивать, о чем он говорит. Все мы смотрели, как гибнет человеческая цивилизация. У всех нас там, на линиях фронта, остались друзья и коллеги — и как знать, может, их уже не было в живых. Знакомые нам планеты задыхались без помощи извне. Разрушались биосферы. Сохли посевы. Рвались пищевые цепочки, умирали люди. И уж конечно, нашлись авантюристы, вопреки очевидности решившие, что сейчас самое время урвать себе власть или территории. На пути Мраморной армады вспыхивали и гасли напрасные войны и революции. Снаряды дырявили хрупкие жилые купола. Грибовидные облака вставали над возделанными тяжким трудом полями. Целые сообщества рвали друг друга в клочья из-за чего-то, что спустя несколько часов, с прибытием белых кораблей, обратится в ничто. А бойня все продолжалась. Она проникала в наши сновидения, лишала вкуса пищу, которую мы силком заталкивали в себя. Мы здесь были беспомощными зрителями, укрывшимися за границей исследованного людьми космоса и бессильными повлиять на апокалипсис, доходивший до нас стершимся, рваным шумом помех. Никакие наши слова или действия не спасли бы ни единой мечущейся в темноте души, но и отвести взглядов мы не могли. Эта катастрофа касалась нас наравне со всеми; все мы стали сегодня просто человеческими существами, прячущимися от непобедимой стихии — последнего бутылочного горлышка из множества катастроф, на протяжении тысячелетий пытавшихся уничтожить наш вид.

— Ты в порядке? — спросила я.

Престон не поднял глаз, только крепче сжал чашку.

— Наверное.

— Бояться нормально.

— Да не так уж я и боюсь. Просто все разваливается. И мы потеряли Альву. — Он врезал кулаком по столу. — Чувствую себя чертовски беспомощным!

Я всей душой ему сопереживала. Его слова повторяли мои мысли, а ведь парень был слишком молод, чтобы так много на себя взваливать. Но я, как старший по званию, не могла ограничиться жалостью. Я должна была его поддержать.

— Каждый делает все возможное.

— А мне кажется, что мало.

— Ты делаешь много.

— Это как?

— Ты — наш медик. — Я вынудила себя улыбнуться. — Твоими стараниями все здоровы и продолжают полет. А пока мы в пути, жива надежда.

Престон немного расслабился, поставил чашку.

— Об этом я не думал.

— Не хватайся за все сразу, — посоветовала я, положив ладонь ему на плечо. — У тебя есть дело на этом корабле. Сосредоточься пока на нем.

Он бледно улыбнулся:

— А потом?

— Как знать? — махнула я рукой, отгоняя тяжелые мысли. — Сейчас нам осталось полагаться только на себя.

В коридоре послышались шаркающие шаги. В камбуз ввалился Нод. У него под ногами шныряли, играя, двое детишек. Чешуя механика отливала перламутром, черные глазки искрились.

— Рассветное приветствие, капитан. Пусть лучи солнца согреют твою ветвь.

— Привет, Нод. Ты прекрасно выглядишь.

Одна ладонь-лицо обратилась ко мне, остальные крутились, пытаясь не выпустить малышей из поля зрения.

— Много работы, — сказал он. — Много времени с потомками.

— Ну, тебе это, похоже, на пользу.

Пальцы его сомкнулись, скрыв лицо, и снова разогнулись — словно цветок подмигнул. Нод был доволен.

— Принес список нужных запчастей, — сказал он. — Тех, которые нельзя распечатать на борту.

— Мы наверняка найдем все на следующей остановке.

— Большая просьба, капитан. Нужно много чего разыскать.

— Отлично.

Я встала и склонила козырек бейсболки — сначала в сторону Нода, потом к Престону. Уходя в рубку, я надеялась, что сумела внушить им уверенность, которой не чувствовала сама.

— Смотри, корабль! — воскликнул, поежившись, Мишель Па.

Он остановился в слабом свете уличного шара и отбросил за плечо хвостик волос, глядя, как космический торговец разворачивает черные ажурные крылья, заходя на посадку. Я беспокойно потянула его за рукав грязной, заплатанной парки. Мы задержались в узком переулке, а время было позднее.

— Мики, идем, — торопила я, но он с тоской смотрел в небо, не желая двинуться с места.

Его заворожил корабль — по моему мнению, самый обычный образчик своего класса: солидные, индустриальные очертания корпуса плохо сочетались с хрупкостью широких, заряженных электричеством крыльев. Кто-то давным-давно разрисовал его корму желтыми полосами, а плоское, тронутое ржавчиной брюхо отражало свет портовых дуговых фонарей. Полосы придавали ему сходство с жирной осой, а в остальном торговец казался мне ничем не примечательным. Такие приходят и уходят каждый день.