Сергей Лукьяненко - Семь дней до Мегиддо

Наська начала всхлипывать громче.

— Гнездо убито, — сказала Дарина. — Я пойду. Надо понять, что произошло. Можно оставить девочку у тебя, в безопасности?

Я ошарашенно потряс головой.

Что?

Гнездо убито?

В центре Москвы убили две сотни изменённых?

— Максим, можно…

— Да замолчи! — прикрикнул я, соображая, что делать. — Так… сейчас… стойте здесь!

Я метнулся в свой «спортивный кабинет». Торопливо натянул свежие джинсы, рубашку. Открыл сейф и достал «Макаров». Разрешения на ношение оружия у меня не было, но я не идиот, выходить ночью без ствола. Лучше пусть оштрафуют.

Застёгивая кобуру под мышкой, я вернулся к двери. Набросил ветровку. Сказал:

— Наську мы оставим, но не у меня. Я пойду с тобой.

— Ты со мной не пойдёшь, — покачала головой Дарина.

— А спорим, пойду? — спросил я. — Спорим, ты на это и надеялась, когда сюда шла? Иначе придумала бы, где куколку оставить.

Дарина сдалась сразу.

Конечно же, она на это надеялась.

Со жницей идти по ночной Москве было не страшно. Не подумайте, я и так бы не испугался, доводилось и в компаниях гулять, и в одиночку шастать. Но жница — это жница. Надо быть совсем отмороженным, чтобы на неё полезть.

Хотя жница без Гнезда — это что-то непонятное.

— Рассказывай, что случилось, — сказал я на ходу. Мы быстро шли по Тверскому бульвару, тут идти-то всего ничего. Выходя, я подумал на миг, не заглянуть ли в кафе, не позвать ли кого-нибудь из ребят. Но решил, что Дарина вряд ли одобрит.

— Мы пришли к Гнезду, — сказала Дарина. — Когда приближались, я почувствовала… — она замялась. — Точнее, наоборот — не почувствовала. Мы ощущаем Гнездо. Это как… — она взмахнула рукой, смешно подёргала пальцами, будто человек, которого попросили объяснить слово «зыбь». — Как вибрация. Её не было.

Я не стал уточнять. Про Изменённых говорили всякое, ходили слухи даже про телепатию. Но они ничего не рассказывали. Люди тоже ощущали Гнездо, только нас оно отталкивало.

— Я напряглась, — продолжала Дарина. — Пошла вперёд, велела Наське быть потише. Ещё там не горели фонари, совсем, это странно. И метрах в пятидесяти от Гнезда, на задах театра, увидела лежащую стражу. В боевой трансформации… Её звали Зи…

Она замолчала на миг.

— Её перерубили почти напополам. Бил левша — левая рука отсечена выше локтя, тело перерублено в районе груди, и позвоночник тоже. Она ещё была в сознании, но ничего сказать не смогла.

Я попытался представить себе стражу, которой разрубили позвоночник, лёгкие, сердце, но она «ещё была в сознании». Б-р-р…

— А почему «левша»? — спросил я.

— Чтобы разрубить костюм и саму стражу — нужен сильный замах, — ответила Дарина. — Значит, оружие было в левой руке.

— Или враг был спереди.

— Спереди никто не сумел бы ударить стражу, — убеждённо сказала Дарина.

— А твоя… рана?

Дарина мельком глянула на руку. Костюм уже почти сросся.

— Это Зи, случайно. Она правой рукой пыталась меня к себе наклонить, хотела что-то сказать. Зацепила когтем.

Когда стражи не сражаются, у них никаких когтей нет. Но я слышал, что они могут их выпускать. Значит, и впрямь.

— Хорошо, что без яда, — небрежно добавила Дарина.

— А в Гнезде?

— Я не входила. Посмотрела — у входов нет охраны, чуть-чуть пахнет… нехорошо. Никакого движения или звуков.

— И нет этой… вибрации?

— Нет. Значит, все мертвы.

Нам оставалось идти несколько минут. Мы миновали ресторан, где у входа ждали богатеньких гуляк машины с охраной. У одного дома, у подъезда, мужик выгуливал собаку — отважный чел. Впрочем, он от двери не отходил дальше пары метров и при нашем приближении сразу потащил пса в подъезд.

— И ты не зашла в Гнездо?

— Максим, — Дарина покачала головой. — Со мной ведь была Наська!

Я её прямо зауважал. Такая беда случилась, а она о девочке беспокоится!

— Возможно, она последняя куколка нашего Гнезда, — продолжала Дарина. — Последняя, кто сможет пройти изменение в мать, у неё есть потенциал. В такой ситуации задача любой жницы или стражи — обеспечить безопасность куколки, а уже потом выяснять ситуацию.

— А если в другое Гнездо пойти? — спросил я. Всё-таки в Москве было одиннадцать Гнёзд Изменённых…

— Куколку могли бы и взять, — задумчиво сказала Дарина. — А меня нет, я жница. Меня бы сожрали.

— Что, серьёзно?

Она усмехнулась.

— Может и несерьёзно… давай тише, раз пошёл. И держись за мной.

Я и не собирался геройствовать и бежать впереди жницы. Может, я и безбашенный, раз вообще с ней пошёл, но не настолько.

Гнёзда появились через месяц-другой после Перемены. Вначале Инсеки сообщили людям, как теперь жить. Ну, про то, что мы разбалансировали экологию, сами виноваты в пандемиях, к тому же ужасно воинственны, но они всё-таки хотят дать нам шанс. Всем желающим через местные правительства раздали универсальную вакцину. Хорошая штука оказалась, на самом деле. Кто не поверил и не стал прививаться — по-прежнему заражались и умирали. А остальные избавились от всех вирусных болезней. И от ковида, всех шести основных штаммов, и от флю-эболы, и от коронарной гнили. А заодно от гриппа, герпеса, бешенства, гепатита, СПИДа… Инсеки сказали, что это их подарок человечеству.

Но мы, люди, такие существа, нам палец в рот не клади. Только что пришельцев боялись и ненавидели, а теперь им стали поклоняться. И требовать даров, как от любого бога. Чтобы они всех накормили, чтобы вылечили рак, геморрой, облысение и прочие болячки. Инсеки терпеливо объяснили, что это уж слишком, даже для них. И вообще люди пока не заслуживают таких подарков. Но, исходя из соображений доброты и любви к всему живому, Инсеки дали мутаген, который можно было вводить больным детям. Те от всего исцелялись, только дальше росли не совсем людьми. Куколки-то ещё ничего, поначалу некоторые даже жили вместе с родителями, словно обычные дети. А вот на второй, на третьей фазе — уходили, собирались вместе, строили Гнездо. У них теперь была своя жизнь. Не такая, как у людей, не такая, как у Инсеков. Правительства делали вид, что Изменённые по-прежнему обычные граждане, но все понимали, что это не так.

Жуть, с одной стороны.

А с другой, будь я умирающим ребёнком, а мне вдруг предложили измениться?

Да я бы ни секунды не сомневался!

Мы свернули с Тверского, немного не дойдя до ресторана «Пушкинъ». Это самый старый московский ресторан, он был и до Перемены, и вообще, наверное, всегда. Когда я был мелкий, то мы ходили туда семьёй. Но сейчас он такой дорогой, что у меня и мысли не возникает туда пойти. Вот родителей бы сводил, там же ничегошеньки не изменилось…

Бульвар, пусть и малолюдный по ночному времени, жил своей жизнью. Но стоило сойти с него к Гнезду — всё сразу стало заброшенным и грязноватым. Изменённым всё равно, что там, снаружи. А люди не очень-то любят бывать у Гнезда. Может, мы и не слышим эту «вибрацию», но какое-то неуютное ощущение возникает.