Брайан Херберт - Охотники Дюны [litres]

Над океанами Каладана разразились холодная буря с дождем. Волны с силой бились об изрезанные ветрами черные скалы у подножия восстановленного замка. Местные рыбаки подтащили свои лодки к берегу, привязали их к причалам и отправились по домам к своим семьям. В их культуре сохранилось уважение и любовь, которую их предки питали к герцогу, но сами рыбаки не испытывали никакой привязанности к новым властителям, которые отреставрировали замок и въехали в него.

Плазовые окна замка могли устоять против любой бури. Осушители воздуха убирали из него все морские испарения. Работали тепловые генераторы, замаскированные под камины, в которых билось голографическое изображение пламени. Эти генераторы поддерживали в здании комфортную температуру.

В одном из помещений с каменными стенами, освещенном ярким искусственным светом, Хрон разложил орудия пыток и вызвал гхола барона. Юный Паоло был в полной безопасности, так как жил в другом доме в другой деревне, где едва ли кто-нибудь мог его найти. Сегодня, однако, был день барона Харконнена.

Чудовищно увеличенные эмиссары хозяев стояли около стены, наблюдая и записывая происходящее. Лица их были одутловаты и отечны, если не считать багровых язв и незаживших ран, из которых торчали трубки и провода. Аппараты издавали непрерывное бульканье и шипение. Наблюдатели были здесь постоянно, контролируя каждый шаг Хрона. Так продолжалось уже несколько лет. Хрон каждый день ждал, что кто-нибудь из этих уродов упадет на пол и рассыплется на части, но время шло, и ничего не происходило, наблюдатели оставались прежними – в них ничего не менялось, – они записывали и ждали.

Сегодня он покажет им свой успех.

Три лицедела, имитируя конвой, ввели в помещение надменного юного гхола. Лицеделы имели обличье гвардейцев, мускулистых силачей, способных двумя пальцами сломать шею любому. Волосы Владимира были всклокочены, словно его только что подняли с постели после беспокойного сна. Он скучающим взглядом обвел помещение.

– Я хочу есть.

– Тебе лучше не есть. Будет меньше шансов, что тебя вырвет, – сказал Хрон. – Да и какая, в конце концов, разница, больше или меньше желудочного сока ты выделишь за день.

Владимир не обращал никакого внимания на могучих гвардейцев охраны из лицеделов. Он шнырял глазами из стороны в сторону, подозрительно и зло. Когда он увидел цепи, стол и орудия пыток, то заулыбался в радостном предвкушении. Хрон жестом показал на оснащение:

– Это для тебя.

У Владимира загорелись глаза.

– Я буду учиться технике сдирания кожи? Или чему-нибудь менее грязному?

– Ты будешь жертвой.

Прежде чем мальчик успел отреагировать на эти слова, гвардейцы подтащили его к столу. Хрон ожидал, что увидит в глазах гхола выражение паники, но вместо ругательств, воя или сопротивления он услышал нечто совсем иное. Мальчик огрызнулся:

– Как я могу доверять вашим навыкам? Знаете ли вы, что делаете? Не испортите ли вы все дело?

Хрон сложил губы в ласковую отеческую улыбку:

– Я старательный ученик.

Заплатанные эмиссары Извне обменялись взглядами, потом снова принялись наблюдать за Владимиром, стараясь не упустить ни одну деталь. Хрон собирался устроить незабываемое шоу для своих далеких хозяев. Мускулистые гвардейцы надежно привязали к столу руки мальчика, а потом надели на ноги кандалы.

– Не так туго, чтобы он мог вырываться и извиваться, – инструктировал подчиненных Хрон. – Это может стать важной частью процесса.

Владимир поднял голову и посмотрел на улыбающегося Хрона.

– Что вы собираетесь делать? Или угадайка – часть игры?

– Лицеделы решили, что тебе пора возвращать память.

– Хорошо. Я просто сгораю от нетерпения. – Этот гхола обладал поразительной способностью говорить совершенно неожиданные вещи, сбивая с толку любого, кто хотел взять над ним верх. Сам его интерес мог стать препятствием для того, чтобы вызвать у него достаточной силы боль.

– Мои хозяева требуют этого, – сказал Хрон специально для эмиссаров, подпиравших стену. – Мы создали тебя только для одной цели. Ты должен обрести свою прежнюю память, стать бароном, чтобы послужить нашей цели.

Владимир ухмыльнулся.

– Ради чего я должен стараться?

– Это задача, для решения которой ты подходишь.

– Но откуда вы знаете, что я захочу вам служить?

– Мы заставим тебя захотеть. Не бойся.

Владимир продолжал смеяться, когда широкой лентой прижали его грудь к столу. Длинные иглы вонзились в его плоть, и Хрон постепенно усиливал давление.

– Я не боюсь, – сказал Владимир.

– Это можно изменить. – Хрон сделал знак, и лицеделы принесли пыточный ящик.

От старых тлейлаксу Хрон знал, что боль была необходимым компонентом пробуждения исходной памяти. Будучи лицеделом, Хрон превосходно знал устройство нервной системы и расположение центров боли, и, следовательно, такая задача была ему по плечу.

– Делай как можно хуже! – Владимир издал сдавленный гортанный смех.

– Напротив, я сделаю все как нельзя лучше.

Ящик был древним приспособлением, которым пользовались сестры Бинэ Гессерит для провокационных проб и тестов. Стенки его были покрыты непонятными символами, бороздками и сложными рисунками.

– Это заставит тебя познать самого себя. – Хрон сунул бледную дергающуюся руку Владимира в прорезь ящика. – Здесь сидит мука в чистейшем ее виде.

– Я не могу больше ждать.

Хрон понимал, что перед ним стоит интереснейшая, но очень трудная задача.

Тлейлаксу в течение тысяч лет создавали гхола, и с времен Муад'Диба пробуждали память сочетанием душевной муки с физической болью, что повергало и разум, и душу, и тело в фундаментальный кризис. К несчастью, даже Хрон не знал точно, что нужно сделать, чтобы этого добиться. Может быть, надо было привезти из Бандалонга этого жалкого Уксталя, хотя Хрон сомневался, что этот отступник-тлейлаксу сможет сделать что-то путное.

Гхола барона давно созрел для пробуждения. Лучше всего действовать быстро и энергично. Хрон надел второй ящик на другую руку Владимира.

– Вот и все. Наслаждайся процессом.

Хрон включил оба аппарата, и тело мальчика начало дергаться и извиваться. У Владимира побелело лицо, пухлые капризные губы сжались в тонкую линию, глаза закрылись. По лицу, рукам и груди волнами пробегали судороги. Владимир пытался высвободить руки. Должно быть, мальчик испытывал сильнейшие страдания, но Хрон не ощущал запаха горелого мяса и не видел каких-то заметных телесных повреждений – в этом-то и заключалась вся прелесть ящика. Индукция нервного возбуждения была достаточна для вызывания сильнейшей, невыносимой боли, и ее не надо было прекращать до излишней перегрузки нервной системы.