Денис Владимиров - Стаф [СИ]

Спиннинг решил не брать, но донки упаковал в кармашек, как и чехол с принадлежностями для добычи сока джиусамра.

Тут появился наставник. Выслушал мою исповедь, но невнимательно. Его она не интересовала. А про магические способности и их возможное развитие только отмахнулся, его больше интересовала моя амуниция, которую он помог закрепить должным образом. Чего-то я явно не понимал…

Через пять минут, когда сборы были завершены, сказал на выходе.

— Вилли я вызвал. А тебе повезло, Пит Булю — нет, не успели немного. Уже ласты склеил, чуть бы раньше тревогу объявил, может, и удалось спасти, — сказал с явным безразличием, — Или нет.

Вот так.

Умер Максим и черт бы с ним.

Пит Буль… а перед глазами давным-давно прочитанная статья, что именно эту породу активно использовали в собачьих боях.

Бойцовский пес ушел в минуса вопреки воле монеты наставника?

…Завертелось все и сразу…

Я, одетый и собранный, вооруженный до зубов, которые предстояло только научиться пускать в ход, с рюкзаком за плечами, вышел вслед за Джоре из комнаты.

Тот разулыбался как-то по-доброму, отчего сделался сам на себя не похожим. Проследив за взглядом наставника, выяснилось, что виновником хорошего настроения послужил хозяин заведения. Последний вальяжно и уверенно вышагивал по коридору, будто паровой броненосец плыл среди парусников, подавляя массой и боевой мощью другие суда.

Толстяк надул покрасневшие щеки, пыхтел и дышал шумно. Лицо выражало крайнюю степень брезгливого недовольства, мол, чего холопы отвлекаете господина от дел. А шрам на лице сделался почти малиновым.

Да он в ярости!

Впрочем, кого волновали чужие головные тараканы и эмоции? Правильно, никого!

Не доходя до нас пары шагов, метрдотель на повышенных тонах, едва не брызгая слюной, начал почти орать:

— Какого черта ты меня дергаешь? Я тебе… — что «тебе» тот договорить не успел.

— Ах ты падаль! — взревел Джоре, проводя с подшагом явно отточенный круговой удар ногой в левый бок Вилли. Вышло резко, жестко и хлестко.

Если бы трактирщик полностью не оправдал свое прозвище — «Резвый», то его ребра, вот сто процентов, проткнули бы легкие, а в стороны брызнуло насыщенной кислородом алой-алой кровью.

В нормальном мире, насколько я знал, один раз столкнулся и сам, — почти гарантированный летальный исход. Здесь… Здесь, а черт его знал, если сломанную челюсть в минуту залечили.

Однако толстяк с невероятной для такой туши скоростью и некой грацией успел поставить блок левой рукой, закрываясь и принимая оборонительную стойку, даже чуть сместился в сторону. Панда Кунг-фу, мля! Но и это не помогло избежать столкновения со смертоносным и стремительным снарядом, в который превратилась конечность сенсея.

В тишине, ставшей внезапно оглушительной, раздался хруст предплечья, прозвучавший пусть и не пистолетным выстрелом, но около того. Как-то отстранено я успел подумать про «закрытый перелом». А Вилли отбросило примерно на метр. И массивная туша хозяина гостиницы смачно впечаталась в стену с такой силой, что в разные стороны полетели куски пластиковых панелей, обнажая вездесущий дикий камень.

Надька, выпорхнувшая из двери соседнего номера с подносом в руках, оказалась невольной свидетельницей расправы над своим господином. Девушка открыла широко большущий рот из тех, про какие обычно говорили — «рабочий». Ожидал пронзительного на грани ультразвука ора-визга, но она только быстро-быстро моргала огромными глазищами под звон бьющейся посуды.

Одновременно с этим Джоре мгновенно переместился в пространстве и нанес два добивающих удара в лицо противника. Один Вилли успешно сумел блокировать — прикрылся правой рукой, но второй не успел отразить. Накладки на беспалых перчатках сплющили нос, откуда сразу брызнуло юшкой, заставили откинуться назад голову. Затылок глухо ударил по полу. Учитель смачно сплюнул куда-то в сторону и пнул в бок жертву. Но бил не сильно, скорее, для проформы, а также закрепляя окончательно свое право победителя и указывая место в иерархии только что бывшему хозяину не только постоялого двора, но и жизни: «Vae victis»[1]. Этот тезис оставался актуальным, наверное, с начала не только зарождения какой-то цивилизации, а человека вообще.

Еще вчера или позавчера, черт его знает сколько времени прошло с моего пленения, я бы только вскользь «зафиксировал» картину происшествия, например, эпизод с горничной. Сейчас же мозг работал в абсолютно ином режиме и на порядки быстрее всяких молний. Он походя вычленил «неправильное» поведение Надежды. Добавил в уравнение отношение окружающих к царившему вокруг насилию, кое не только являлось нормой, но и было неотъемлемой частью «дивного нового мира». Тем более, к смерти тех же постояльцев до этого дамы относились легко и просто. В голове вертелось лишь одно сравнение: «будто опытные работники морга». И сделал простой, в общем-то, вывод: не часто, а может быть и никогда на глазах персонала хозяин постоялого двора не подвергался избиению. Именно это говорило об уникальности действа. И еще о чем угодно, но не о том, что данная сцена специально «разыграна» для меня.

— Ну, что поговорим, жирная паскуда? — дружелюбно произнес сенсей, опускаясь на корточки рядом с постанывающей жертвой и добро так заглянул в глаза, — А ты шевелись! — рявкнул, не оборачиваясь, на девушку, которая суетливо собирала остатки посуды с пола, укладывая их на поднос и стараясь не смотреть в сторону Джоре.

— Какого хрена, Мнемоник?! Ты совсем с катушек слетел?! — трубно и басовито завел речь трактирщик, однако в голосе уже не было ни превосходства, ни высокомерия, лишь полное и абсолютное непонимание обстановки, — Озверина хапнул?!

— Сейчас мы посмотрим, кто тут с чего «слетел» и что «хапнул»! — зловеще произнес наставник, передразнивая пострадавшего и чуть растягивая слова, — Но главное, почему ты моих подопечных решил к праотцам отправить. И с чего решил, что это сойдет тебе с рук. Все проясним. Все…

— Ты сейчас вообще про что?! — изумлению трактирщика не было предела. Глаза выпучились, он в этот момент стал напоминать жабу. Здоровенную такую склизкую лягуху.

— Маунахи…

— Что маунахи? Они здесь при чем?! И Арнольда я не кидал! — порывисто перебил тот, чуть болезненно поморщился. Но страх исчез из глубины глаз, что же до злости… Не знаю, не знаю. Возможно, и затаил, — Ты, давай, нормально говори! А не корчи тут из себя Жеглова! Я никого не собирался убивать! Хотел бы… — тут он поперхнулся, не став развивать мысль, затем подытожил, — Это, во-первых! Во-вторых, сейчас лекаря приму, — и, не обращая внимания на паузу в разговоре, потянулся во внутренний карман обычного пиджака, на который сменил фартук. Достал треугольный флакон, примерно такой же формы и размера, в каком раньше, в бытность моего деда, держали чернила школьники. И какие чудом ли, рачливостью ли бабушки довелось мне лицезреть воочию. Свернул двумя толстыми пальцами пробку, а затем влил в широкую пасть содержимое, скорчился, выдохнул и произнес ворчливо, — Ну и ноги у тебя, будто из железа… Мгмммм…