Ильза Бик - BattleCorps «Proliferation Series»-1: Отрыв

Вертолет — это было не хорошо. Он появился слишком рано, и это означало, что что-то… пошло не так. Бросив взгляд влево, на расширяющийся выступ, ведший вверх в нескольких сотнях метров, он убыстрил шаг. Ему не хотелось чтобы вертолет нашел их до того, как он закончит — с ними обоими.

И с Амандой и с Кинкейдом.

Кинкейд побывал в передрягах. Истребитель в плоском штопоре, он, с капелланцем, в драке на ножах, причем в тесной телефонной будке, — все это было хреново. Битва за Тибальт — гораздо хреновей. Но ситуация, в которой он пребывал сейчас, была хуже чем просто хреновой. Сама ситуация — капелланцы в Гегемонии, капелланцы, просочившиеся на Терру, да еще и на одну из наиболее секретных баз Терры — черт, да это было, считай, на грани катастрофы.

У Кинкейда было четыре дня наслаждения капелланским гостеприимством на то, чтобы оценить, и даже переоценить, ситуацию. Три дня назад, когда они подстрелили его, и затем он очнулся в тот момент, как грубые руки неловко расстегнули его парку и сорвали жетоны с его шеи, он из первых рук получил возможность оценить, насколько действительно, нет, действительно, плоха была сложившаяся ситуация. Они могли убить его, да и должны были. Но он понял, — в тот же момент, как увидал полковника и розовую путаницу шрамов вместо левого глаза, — что они держат его в живых по очень особому поводу.

— Я позволю тебе жить, пока, — прошипел полковник, так близко, что Кинкейд почувствовал капельки его брызгавшей слюны у себя на лице. Лицо его было багровым от ярости, губы кривились, полковник держал его, стиснув в кулаке ворот его футболки, выкрутив ее до тех пор, пока Кинкейд не начал хватать ртом воздух. — Ты будешь жить, — сказал он, и Кинкейд задергался, чувствуя как кровь барабанит в его ушах, как легкие его горят, — пока я не найду ее, и затем я буду наслаждаться, зная что ты смотришь на меня, с ней. Затее мя позволю тебе увидать, как она умрет, но я буду делать это медленно, пока ты не начнешь умолять меня положить конец ее агонии, и затем ты познаешь страдание в полной мере, также как страдал и я, смотря на свою жену!

Полковник отпустил Кинкейда, и когда тот повалился, хватая ртом воздух, тот влепил зверский пинок в раненый левый бок Кинкейда. Он смеялся, когда Кинкейд давясь, заорал. Затем полковник ушел.

Одно было ясно — мужик полностью свихнулся. Кинкейд подозревал, что его подручные знали это тоже. Но они дорожили своими жизнями. Или, может быть, надеялись дотянуть до перевода.

Их было двое — один из них, добренький, ну, для капелланца, и вероятно из Маскировки, возможно. Второй отличался довольно мрачной мордой, также из Маскировки, гораздо более соответствовавший ожиданиям. Они хранили его до времени в живых. Тот, добренький, обработал его рану, разодрав пропитанную кровью форму, термобелье и футболку Кинкейда, как промокшую оберточную упаковку. Поля проделала дыру прямо над левым бедром Кинкейда. Добренький прочистил рану, выудив из нее красно-черный кусок окровавленной ткани. От этого всего крови потекло еще больше, но, по крайней мере, она не пульсировала. Выходное отверстие на его спине было размером, примерно, в пол его кулака. Кинкейд попытался вспомнить, не находится ли там чего жизненно важного, но голова его была как в тумане, а еще ему казалось, что кто-то забавы ради, протыкает его насквозь раскаленной докрасна кочергой. Затем добренький заставил его заглотить пару таблеток, побуждая его к этому рабочим концом лазерного пистолета. Одна из них была явно болеутоляющим, уплыв в туман, он в нем и пробыл большую часть дня.

Должно быть именно тогда они перенесли его, поскольку когда он очнулся посреди ночи, он почувствовал холод камня, просачивающийся сквозь скатку, запах сырости, а когда потянулся рукой, то нащупал ею мокрый камень, окончательно убедившись — пещера. Оглядеться по сторонам не получилось, он все еще был под воздействием лекарств, но он смог увидать оранжевое свечение сигаретного огонька, где-то, казалось с тысячах метров отсюда, но скорее всего, менее чем в пятидесяти.

Очнувшись утром, он чувствовал себя уже достаточно уверенно, чтобы осмотреться. Свет падал от входа справа от него, растекаясь по камню приглушенным серым поблескиванеим. Пещера была не особо большой. Возможно где-то тридцать на пятнадцать метров, формой, словно дыра от пули, изрядно рыскавшей — узкий вход, но достаточно высокий, чтобы человек мог, сгорбившись, пройти внутрь. Затем отрезок, где пещера шла вверх, и затем крыша резко взмывала ввысь, и посреди человек мог стоять и передвигаться без проблем. Затем снова сужение, и пещера сходила на нет, образуя тупик, в котором он и лежал.

В тот день боль, испытывавшаяся им, была настолько жуткой, что он старался особо не шевелиться. Большую часть времени он провел в наблюдении, и пятью минутами позже пришел к выводу, что мог бы сделать обоих без проблем. Вопрос был когда и как, плюс, к тому же, для этого он должен быть поздоровее. Одно он знал уж точно — со временем, если подождать достаточно, все расслабляются и теряют бдительность. Он заметил свой учебный лазер, стоявший прислоненным к дальней левой стене самого широкого места пещеры. Помимо этого он старался не думать об Аманде, поскольку каждый раз, как он представлял полковника, трогающего ее, его пробивал озноб, и реалии, бывшие против них, начинали казаться… не безнадежными. Всего лишь сомнительными, побуждающими к действию. Так что он отгонял от себя эти мысли, старался не думать о них. Он не добьется ничего вообще, если примется паниковать.

Но кто же был крысой? Вот это уж точно грызло его. Невозможность сообразить, кто именно учения были засекречены, да и сам проект был одним большим секретом. Ну да, уйма людей принимала в нем участие, и было проблематично учесть их всех. Но учитывая то, что капелланцы знали кто именно будет вероятными пилотами «Маки», и, что более важно, где их найти… это здорово сужало интервал.

— Кто-то из руководства, или же один из директоров проекта, кто-то имеющий дело с нами на постоянной основе, кто-то не возражающий против провала Гегемонии и того что нас всех, и еще чуток народу за компанию поубивают… —

На день второй произошло два значительных изменения. Первое — они сковали руки ему за спиной. Симпатичными такими блестящими наручниками — и ключи от них имелись и у добренького и у Мрачной Морды. Второе — добренький побудил его встать и прогуляться наружу. И это отнюдь не только из заботы, чтоб кровяные сгустки не запеклись в его легких. Снаружи было холодно, так что вентиляция в пещере была никакой, а периодические «походы по малому» Кинкейда в отведенный под это сосуд, обеспечили пещеру соответствующим ароматом. Кинкейд сделал из всего этого то еще представление, с нерешительностью и передвижением черепашьим темпом, как раз достаточно, чтобы Мрачная Морда потерял терпение, принялся жаловаться на вонь и ворчать, как же ему жутко хочется курить.