Владислав Сошников - Проект «Сияние». Возвращение Норы

Эббот кивнул и зашагал к повозкам отдавать распоряжения своим людям. Мы же направились к развалинам домов, за которыми проходило старое разбитое шоссе, где когда-то, очень-очень давно тысячи машин, блестя яркой краской на своих покатых боках стремительно уносились в дальние дали.

– Ну так почему почему тебя называют «Сталкер»? – спросила молчавшая во время нашего с Эбботом разговора Нора.

– О, это отдельная история, – улыбнулся я. – Это мне один взбалмошный старикан прозвище прилепил, я говорил уже. Он же кстати и комбинезон этот мне подарил, – я постучал кулаком по нагрудной пластине, зашитой в несколько слоёв чёрного сверхпрочного тварона. – Он вообще экземпляр редкостный, дедок этот самый. Начать с того, что я никак не могу понять, сколько ему лет. Те, кто знали его раньше рассказывали, что он появился в Бостоне лет двадцать-двадцать пять назад и уже выглядел так же, как и сейчас. А некоторые говорят, что он тут вообще чуть ли не с самых первых времён после войны. Если же учитывать, сколько лет мы с тобой провели в морозильнике в том проклятом убежище, то это, знаешь ли…

– Понятно, – кивнула Нора. – Но почему он тебя так назвал? И откуда он?

– Он утверждает, что пришёл сюда, к нам из другого мира.

– Даже так? – удивлённо подняла брови Нора, улыбнувшись уголками губ.

– Угу. Я же говорю, дед тот ещё оригинал и это очень мягко сказано! Сам он русский, говорит, что в том мире, откуда попал сюда существует какая-то «Зона». Отгороженная от всего остального мира и где не действуют привычные нам законы физики, она однажды по неведомым причинам поглотила одну атомную станцию с близлежащим городом и окрестностями. Там якобы происходят разные загадочные и необъяснимые явления, где каждый неосторожный шаг, одно неверное движение может стать для человека последним. Говорит, что там полно всяких, почти не видимых глазу искажений пространства, которые он называет «аномалии», попав в которые тебя может запросто разорвать на части, или ударить молнией, или мгновенно испепелить жарким пламенем прямо из воздуха.

– Обалдеть просто, – улыбнулась Нора. – А эльфов с орками там нет? Ваш старик действительно большой оригинал.

– Это да, – кивнул я. – Так вот, тех смельчаков, которые ходят в «Зону» за добычей, а найти там по его словам можно порой просто удивительные вещи, называют сталкерами, а добычу – хабар.

– Habar? – переспросила Нора.

– Да, хабар. В общем, дед этот про свою «Зону-матушку», как он её называет, может болтать часами. Особенно когда подопьёт малость. Понятное дело его мало кто слушает – что ещё можно ожидать от ополоумевшего старика! Но… Вот комбез этот именно он мне подарил после того, как я помог ему в одном деле. Мы с ним примерно одного роста и телосложения, он только сутулится от старости. И ты посмотри, – я распахнул полы плаща и поветрелся перед Норой, – ты вообще такой где-нибудь видела?

– Ну, я вообще не очень-то много военного снаряжения в своей жизни видела, – возразила Нора. – Так что мне твоя одежда ни о чём не говорит. Да, комбинезон необычный, но кто знает – может он его нашёл где-нибудь? На одной из заброшенных военных баз к примеру.

– Может быть, – кивнул я. – Но видишь ли, в чём дело… Ты же помнишь, какой я фанат оружейный? Вот. И до войны я ради общего развития изучал тему различного защитного снаряжения разных стран для армии, полиции, спецназов там всяких, наёмников… И ничего подобного, – я снова похлопал ладонью по груди, – я нигде не видел.

– Может секретная разработка какая-нибудь, – пожала плечами Нора.

– Может, – не стал спорить я. – Ладно, будем как-нибудь в Добрососедстве, я вас познакомлю. Сама посмотришь, что за фрукт, Старик этот.

Дальше мы шли какое-то время молча. Я оглянулся проверяя, идут ли за нами фермеры. Увидел у дальних развалин, которые мы с Норой недавно миновали силуэты шагающих быков и фигурки людей, кивнул и отвернулся.

– О Шоне думаешь? – сказал я видя, как Нора хмурится, погружённая в свои мысли.

– О чём же я могу ещё думать, Нейтан, – тяжело вздохнула она. – Где он сейчас, наш мальчик, жив ли…

– Жив, обязательно жив, я уверен в этом. Просто, сколько ему сейчас лет может быть, как ты считаешь?

– Ого… Я как-то не думала об этом… А мы сколько лет в криокамерах провели?

– Я не могу тебе на этот вопрос точно ответить, – покачал я головой. – Нужно будет во всём этом ещё разбираться. Люди, которые выжили после Великой Войны, далеко не сразу стали вести летоисчисление. И причём порой доходило до абсурда: в разных поселениях вели отсчёт совершенно по разному, приурочивали начало календаря к какой-нибудь с их точки зрения знаменательной дате – и всё, здравствуй новая эпоха!

Нора улыбнулась, а я вздохнул с облегчением видя, что любимая отвлеклась от тяжких дум о нашем пропавшем сыне. Дело в том, что всё время начиная с того самого момента, как мне удалось покинуть «гостеприимные» стены Убежища 111 и как-то найти своё место в этом новом для меня мире я искал сына. Искал постоянно и упорно, не жалея ни себя, ни других. Регулярно в процессе поисков влипал в различные истории, со счастливым концом и не очень. Завёл массу новых знакомств, как полезных, так и не очень. И волей-неволей, сам того не желая став матёрым убийцей ухитрился угробить массу народа, как откровенных мерзавцев, так и не очень. При всём при этом как-то удалось выжить самому, хоть за мою голову многие готовы были бы заплатить весьма и весьма высокую цену. Даже сейчас.

Мы шли мимо навевающих тоску, заросших кустарником остатков разрушенных домов, облезлые стены которых торчали по обе стороны дороги. Дул лёгкий ветер, гоняя пыль и шевеля ветви кривых, покорёженных радиацией деревьев. Когда на горизонте показался силуэт многоярусного скоростного шоссе, чьё дорожное полотно зияло многочисленными провалами, я остановился и повернулся к Норе:

– Всё, привал. Давай фермеров подождём, там дальше место одно есть, очень удобное для засады. Неспокойно мне что-то.

– Давай подождём, – кивнула Нора, усаживаясь на иссохший ствол поваленного дерева, лежавшего у дороги.

Я стянул с плеча рюкзак и положил его вместе с Нориной сумкой у её ног. Скинул через голову ремень висевшей поперёк груди винтовки и прислонил к бревну. Винтовка у меня знатная – «Штайр A-3» в компоновке «буллпап», калибра «308». Из моих, ещё довоенных запасов.

Незадолго до ядерной атаки мы с Норой переехали в Сенкчуари, живописный уголок на северо-западной окраине Бостона, где и появился на свет наш с ней сынишка, Шон. Как потом оказалось, неподалёку от нашего района, в котором проживало с полсотни семей главы которых ездили на работу в деловой центр, среди лесистых холмов корпорация «Волт Тэк» строит бомбоубежище. Одно из многих, что были тогда, да и теперь разбросаны по всей стране… Однажды на заднем дворе нашего дома, долго перед этим собираясь и настраиваясь я взял, и собственноручно выкопал – забетонировал небольшой бункер, рассчитанный на трёх человек. Ну, бункер – это, конечно, очень громко сказано, скорее это был просто глубокий подвал, пятнадцать футов в длину и десять в ширину, с толстыми бетонными стенами и прочным потолком. Само собой он не был расчитан на прямое попадание ядерной боеголовки, далеко нет, но всё же… В те времена многие, охваченные «ядерной лихорадкой» жители Америки строили, ну или пытались строить свои личные бомбоубежища. У кого-то это получалось лучше, у кого-то хуже, но увлечение этим делом носило массовый характер. Строили кто во что горазд, строительные компании-подрядчики тогда просто озолотели на частных заказах. Вся ирония в том, что мало кому удалось всерьёз воспользоваться своими личными убежищами, а для большинства пытавшихся в них спастись они вообще стали семейными склепами и братскими могилами.