Андрей Левицкий - Хроники Пустоши

В полдень, когда жара стала невыносимой, Макота скомандовал привал. Така настоял, чтобы проехали немного дальше, объяснив Крючку: здесь пустыня злая, здесь нельзя.

Когда он выбрал место для лагеря, транспорт выстроили в круг, и людоед во всеуслышание объявил, что за пределы круга выходить ни в коем случае не надо, чего бы ни случилось. И вроде все поняли, что Така не шутит, но нашелся-таки один, который постеснялся справлять малую нужду при товарищах. Он пролез под днищем грузовика и неспешной походкой, показывая, что не боится россказней какого-то дикаря, отошел от стоянки шагов на двадцать, повернулся к бандитам спиной. Они хохотали ему вслед и подначивали. Смельчак, отвечая шуточками, журчал в свое удовольствие. А потом вдруг замолчал, пошатнулся и упал на спину.

– Гаврош! – позвал стоявший рядом с телегой Малик.

Тот, раскинув руки, засучил ногами. Агония длилась недолго – вскоре он затих. В лагере повисла тишина.

Проводник покачал головой, подошедший Макота спросил у него:

– Слышь, чего это с хлопцем приключилось? Опасно там? Забрать его можно?

Людоед кивнул:

– Можно, да. Нет медуз.

Он поманил пальцем двух самых молодых бандитов, Дерюжку с косоглазым Лехой, но те не пошевелились. Макота положил ладонь на кобуру. Така пролез под грузовиком, и молодежь гуськом, шаг в шаг, потопала следом.

Когда Гавроша положили у ног атамана, тот сказал:

– Он же не мертвый!

Бандит на земле иногда вздрагивал, ноги дергались, пальцы сгибались и разгибались.

Макота многое повидал на Пустоши, но в Донной пустыне он раньше не бывал, местных условий не знал. К примеру, атаман и не подозревал, что человек с дырой в горле может еще жить.

– Рыба-игла, – пояснил Така.

Лежащий в клетке Туран прислушался к разговору. Из рассказа людоеда стало ясно, что в Донной пустыне обитают твари, которые годами сидят в иле, дожидаясь, куда бы отложить икру. Точнее – в кого бы. Если расковырять Гаврошу шею, можно найти внутри тонкую гибкую рыбку, которая умеет вытягиваться в струнку, становясь тверже камня. Но проводник не советовал этого делать – шибко хорошо рыбка прыгает, мало ли.

– Он еще жив. – Така почесал загорелую шею, потрогал кадык. – Икра там. Пять дней жив будет. Может, семь. Потом мальки вылупятся. Пожрут его изнутри, им вкусный он. Таке нет, Така не ест кого ведет.

– Ну и чё делать теперь? – спросил Макота.

– Така помочь не умеет. Никто не умеет. Умрет мужик.

Атаман кивнул и приказал добить Гавроша. А сам отвернулся и пошел к себе в «Панч».

Бандиты нерешительно переглядывались. Один из них, которого звали Кромвель – высокий, худой, с узким серым лицом и белыми волосами, с треснувшим моноклем, от которого к уху тянулась проволока, – достал из кобуры длинноствольный серебристый револьвер. Кромвель пришел в банду откуда-то с запада, говорил с заметным акцентом и был лучшим в клане охотником на сайгаков. Во время путешествия Туран заметил, что убийства доставляют охотнику удовольствие, лицо Кромвеля, когда он всаживал пулю в кого-то, в зверя или человека, розовело, глаза становились шальными.

Он встал над дергающимся Гаврошем, направил длинный ствол ему в голову и выстрелом разнес череп. Некоторые отвернулись, молодой Дерюжка тихо охнул, а Леха вдруг согнулся пополам, держась за живот. Его стошнило.

Бандиты стали расходиться. Така залез на повозку, сел рядом с сумрачным Крючком и сказал:

– Ветер меняется. Иловая буря скоро.

В детстве у будущего атамана не было даже игрушек, зато теперь он мог позволить себе всё. Или почти всё. Закинув ноги в сапогах на атласные подушки, которыми был обложен диван в салоне «Панча», Макота потягивал ягодную настойку из стакана и закусывал вяленым мясом.

Механики Дворца основательно переделали грузовик. Железные ящики и сундуки выкинули. Острые углы срезали, а что нельзя было срезать, заварили листами жести и обили планками из красного дерева. Древесина источала приятный аромат. Пол покрывал дорогой ковер, в крыше появился люк.

Кузов разделили на два отсека. В одном устроился Макота, второй, с закрытыми броней узкими лючками, он оставил охране.

Атаман думал, хмуря рыжеватые брови. Подергал себя за ус, налив еще настойки, выпил залпом. Потянулся за трубкой. Хотелось выплеснуть раздражение, разбить кому-нибудь из подчиненных морду в кровь. Но нельзя. Пусть люди думают, что Макота хладнокровный, настоящий хозяин. Впереди длинный путь. Он покачал головой, подумав, что зря не взял с собой Чеченю – глуповатый, но деятельный и исполнительный порученец пригодился бы сейчас. Но ведь кого-то надо было оставить за старшего во Дворце…

В бронированную дверь постучали. Ругнувшись, атаман поставил стакан на пол и достал из-под подушки пистолет. Подняв круглую заслонку «глазка», едва разглядел в пыльном мареве Крючка. Отодвинув тяжелый засов, распахнул дверь.

Караван еле полз, и Крючок, оставив Таку управлять повозкой, перебрался на «Панч». Скривив губы, атаман оглядел лопоухого. Крючка он одновременно и презирал и уважал: доходяга, наркоман конченый – и все же был в нем какой-то стержень, ржавый, треснувший, но пока еще не сломавшийся. Вроде и кривоногий Крючок, и ростом невысок, и мышцами похвастаться не может – а мало кто в отряде захочет связываться с ним. Разве что хладнокровно-бесстрашный Кромвель да еще бывалый, многоопытный Морз и злобный бритоголовый здоровяк по кличке Бочка. Ну, Малик, который из омеговцев, да и то вряд ли… Остальные, если дело до драки дойдет, спасуют: когда надо, лопоухий может очень решительно и быстро действовать. Макота хорошо помнил, при каких обстоятельствах Крючок попал в клан – тогда еще небольшую банду, – и спрашивал себя иногда: а помнит ли сам Крючок? Помнит, кем был раньше, какие события произошли тогда? Или вытравил всякие воспоминания дурман-травой?

– Ну, чё приперся? – спросил Макота.

Челюсть Крючка монотонно двигалась. Он мотнул головой, глядя под ноги атамана, произнес равнодушно:

– Черный говорит: буря начинается.

– Черный? Людоед, что ли? Какая еще буря? Ехай дальше!

– Иловая. Говорит: надо еще немного проехать, стать кру́гом и стоять, пока не утихнет.

– Слышь, каким еще кру́гом?! – возмутился атаман и плечом отпихнул Крючка в сторону. – Мы к Кораблю спешим, скоко можно по этой пустыне шкандыбать… – Высунувшись наружу, он замолчал.

Небо почернело, с востока через слоистые холмы на караван катило темное, как совесть Макоты, облако.

– Разъешь тебя некроз! – Атаман побыстрее спрятался обратно. – Ладно, едем, докуда он скажет, и ждем, пока оно не утихнет.

Горячий ветер завывал между холмами – приближалась песчаная буря. Хотя это в степи, откуда Туран родом, она была бы песчаной, а здесь, на дне высохшего моря, ветер закручивал в смерчи черно-серую иловую пыль. Она забивала нос, от нее горчило во рту и слезились глаза.