Борис Батыршин - Новая сила

Капитан знал, что говорит – вооружение на модифицированный флаппер монтировали под его руководством. «Мадсены» в кабине стрелка-бомбардира кабине были готовы, их требовалось только опробовать в полёте. Три «риккерса» (вернее, их копии, изготовленные по привезённому образцу местными оружейниками) ждали своего часа в мастерской. Фон Зеггерс не хотел позориться, демонстрируя гросс-адмиралу сырую конструкцию.

Он забрался в кокпит, повозился, устраиваясь. Пристегнул ремни, упёрся ногами в пол и провернул турель на триста шестьдесят градусов. Покачал спарку пулемётов на подъёмной дуге и удовлетворённо кивнул – получилось удобнее, чем в «Румплере» C.III, на котором ему довелось сделать несколько вылетов в качестве стрелка-наблюдателя. Вообще в кабине флаппера фон Зеггерс чувствовал себя гораздо увереннее, нежели в привычных фанерно-перкалевых аэропланах. Гофрированный металл, солидная рама из толстых алюминиевых профилей и труб – чувствовалось, что аппарат рассчитан на солидные нагрузки. Пожалуй, такой действительно мог бы с разгону пронизать насквозь корпус дирижабля. Не цеппелин, конечно, а вот британский «блимп» с его мягкой конструкцией – запросто. И не понадобится даже штык-таран, который на опытном «кальмаре» отсутствовал. Цельнометаллический аппарат, разогнавшийся в пикировании до полутра сотен узлов, легко пропорет как ткань корпуса, так и плёнку-бодрюш газовых емкостей и баллонетов.

– Готовы, герр капитан?

– Алекс обернулся к напарнику. Физиономия сияющая, массивные, в медной оправе очки-гогглы сдвинуты на лоб.

– Яволь, герр лейтенант! – отозвался пруссак. Звания – званиями, а главный на борту аппарата – пилот.

Шестеро солдат навалились на тележку, на которой был закреплён флаппер, и с кряхтением вкатили её на аппарель. Механик подсоединил раме трос, дёрнул рычаг – пронзительно зашипел пар в цилиндрах катапульты, трос натянулся и задрожал, как струна.

– Готово!

Алекс сдвинул на лицо гогглы и махнул рукой. Техники отскочили подальше от тележки, старший механик каркнул «Берегись!» и с натугой провернул большой рычаг. Снова шипение, переходящее в оглушительный свист, тележка срывается с места и с сумасшедшим ускорением летит вверх, по крутой дуге рельсов, проложенных по решётчатой деревянной аппарели. Перегрузка вдавливает Алекса и фон Зеггерса в спинки сидений, лязг под полом – и флаппер камнем из пращи срывается с катапульты. И сразу двойной хлопок и мелкая дрожь за спиной – сработали взрывные цилиндры, превращая порции мета-газа в импульсы противотяготения и реактивной тяги. «Кальмар» набирал высоту по пологой дуге, и Алекс, не удержавшись, завопил от восторга и крутанул аппарат в восходящей полубочке. Внизу опрокидывалась разлапистая, похожая на чудовищную амёбу, блямба острова, утыканная причальными мачтами и решётчатыми пандусами стартовых катапульт. А за ним, до самого горизонта виднелся только океан с редко разбросанными островками, белыми мазками парусов и лениво дымящими на якорных стоянках панцеркройцерами и клиперами Кайзерлихмарине.

Теллус, К айзерРайх, Новая Ладога

– Желаю господам с приятностью провести время!

Пассажирский помощник говорил по-русски. Здесь, на борту пакетбота, совершавшего регулярные рейсы в Новую Онегу, этот язык звучал чаще, чем другие. И это было странно для Елены, даже дома предпочитавшей говорить на хохдойче. Впрочем, родным для себя языком она владела в совершенстве. Вот и сейчас: мило улыбнулась, по-русски попрощалась с моряком и спустилась по трапу, старательно – не хватало ещё споткнуться на глазах у здешней публики! – держась за канаты ограждения.

Девушка нечасто была на «земле предков» – так, с некоторой иронией, она называла края, где появилась на свет, и где прошли первые два года её жизни. Слишком уж разительный контраст составлял здешний холодный, дождливый климат с курортным Побережьем; слишком уж Новая Онега – низкая, бревенчатая, с тротуарами, мощёными лиственничными плахами – не походила на парадную, в колоннах, статуях и булыжных мостовых, Столицу Империи. И люди, конечно – мало походившие что на чопорных, склонных к официозу, столичных жителей, что на шумных, безалаберных обитателей университетского городка Туманной Гавани.

Это воспоминание болезненно кольнуло Елену. Сейчас в Туманной Гавани хозяйничают инри, а Столица, сердце КайзерРайха до сих пор дымится от страшных пожаров. Потому-то её отец, профессор Смольский, и настоял на отъезде – Побережье охвачено войной, воздушные и подводные рейдеры-разведчики инри прорываются даже к Китовому архипелагу. Северные провинции, населённые потомками русских «переселенцев» – настоящий островок спокойствия, люди бегут сюда и из Столицы и из других крупных городов. Так что и общество тут, скорее всего, будет знакомое Столице – только бы поскорее привели в порядок их старый городской дом, который профессор с семьёй не посещали верных три года. Этим сейчас занята мать Елены, немолодая, но весьма энергичная особа, которая не стала дожидаться возвращения супруга из экспедиции, а сразу по их отбытии, уехала на Север, покинув Туманную Гавань – чем избежала ужасов бомбёжек, мятежей, уличных боёв и последующей инрийской оккупации.

Елена сошла на пирс и остановилась, поджидая отца. Низкое небо Новой Онеги готово было вот-вот разразиться дождиком. Чёрные мачты рыбацких судов, торговых шхун, коммерческих пароходиков и парусников вздымались, словно лес, а над ними, в узком зазоре между морем и свинцово-серой пеленой облаков неторопливо разворачивался большой дирижабль. Старьё, хлам машинально отметила Елена – вон как трещат маховые перепонки…. Да и дым валит чересчур жирными клубами – то ли топливные брикеты дрянные, то ли машинисты мышей не ловят… Но удивляться тут нечему: все приличные воздушные суда мобилизованы, ими затыкают дыры в Воздушном Флоте КайзерРайха, изрядно потрёпанного в недавних воздушных баталиях. А вместе с ними взяты на службу и команды, и уж механики-то в первую очередь… Небо Севера долго ещё будет пустым.

За спиной медно, протяжно зазвенело. Елена обернулась – ожили, отбивая полдень, часы на башенке Морского вокзала. Она подозвала мальчишку-газетчика, сунула ему монету в три пфеннига и развернула «Ново-Онежские ведомости» – самую крупную газету провинции, выходящую на русском языке. Пробежала наскоро одну статью, другую – и замерла, зацепившись взглядом за заметку в подвале второй полосы. А секунду спустя уже кричала, маша рукой, отцу, замешкавшемуся на борту пакетбота.

– Батюшка! Скорее, спускайтесь! В газете такое пишут – ахнете!..

«…Фёдор Лямкин, житель станицы Загорищенская, отставной унтер-офицер Кайзерлихмарине, подобран охотниками в трёх верстах от упомянутого села в бессознательном состоянии. Судя по рассказам односельчан, пострадавший вёл замкнутую жизнь в отдалённом таёжном зимовье и посещал Загорищенское изредка, для закупки припасов. На теле Фёдора Лямкина обнаружены химические ожоги и иные повреждения, характерные, согласно заключению сельского фельдшера, оказавшего ему первую помощь, для ручного оружия инри. Когда пострадавший приходил в себя, он рассказывал о виденном над тайгой гигантском летающем жуке, а так же об уничтоженных оным «жуком» инрийских боевых «облачниках». В подтверждение последнего Фёдор Лямкин предъявил берестяной туес с мёдом диких пчёл, в котором сохранилась отрезанная голова одного из нелюдей. Ужасный этот трофей был осмотрен казачьим урядником станицы вместе с прибывшим из уездного города полицейским чином, о чём был составлен надлежащий протокол. Попытки выяснить у пострадавшего, где именно он раздобыл голову, успеха не принесли, поскольку тот впал в тяжкое забытьё, в каковом и пребывает до сего времени. Губернатор Новой Онеги распорядился провести подробное следствие, для чего назначен чиновник по особым поручениям, долженствующий отбыть в станицу Загорищенская в самом скором времени. На вопрос, заданный корреспондентом нашей газеты: «а почему пострадавшего не доставят в Новую Онегу, где им могли бы заняться врачи Имперского Госпиталя?» упомянутый чиновник дал разъяснение, что Фёдор Лямкин пребывает сейчас в столь тяжком состоянии, что попытки перемещать его, несомненно, приведут к летальному исходу.