Олег Гайдук - Под знаком Z

Вирус, появившийся в конце двадцатого века, не приносил ни боли, ни каких бы то ни было неудобств, – от него просто умирали. А врачи могли сделать только одно: найти вирус и сказать, сколько человек еще проживет.

Мама заперлась в спальне и не выходила до вечера. А когда вышла, вся опухшая и красная от слез, сказала:

– Так не должно быть.

– А разве не так было всегда? – удивился я.

Отец улыбнулся.

– В нашем детстве, – сказал он, – в магазинах у касс были очереди, а на дорогах – автомобильные пробки. И за все свое детство я только однажды был на похоронах, когда моя бабушка умерла в девяностолетнем возрасте, – он вздохнул. Отец часто вздыхал, словно жить ему было ужасно тяжело.

– Скучно же вы жили, – хмыкнул я. – На той неделе отец Нины устроил шикарный праздник, у них умерла собака. Позвали меня и дядю Мишу, дворника.

– Дворника? – переспросил отец.

– Ну да, человека, который подметает улицы.

– Но отец Нины мэр нашего поселка, – отец говорил так, словно хотел поймать меня на лжи.

– Своих друзей он уже похоронил, – ответил я.

– Так не должно быть, – повторил как эхо отец.

– Смерть – это хорошо, – попытался утешить я старика, – смерть сплачивает. Так говорит наш священник.

– Через неделю, – выдохнула мама и села в кресло, – уже через неделю.

Мы молчали. Я смотрел в окно, думая, как расскажу новость Нине, и что она на это скажет. Почему-то ужасно важно было знать, какие слова она произнесет.

– Почему мы смирились? – спросила в никуда мама.

– Ну… – протянул отец и развел руками, – ты же слышала доктора.

– Забавно, – зло сказала мама, – ты то же самое сказал, когда умерла Люся. Ты слишком быстро опустил руки, хотя тогда тот доктор, Кротов, помнишь, пообещал таблетки, которые могли остановить…

– Эти таблетки запрещены. Что я мог сделать? – глаза отца затуманились от невольных слез.

– Но может, сейчас что-то изменилось? В Москве наверняка…

– Мы бы знали!

Напряжение между родителями было сильнее, чем между грозовыми тучами.

– А кто это – Люся? – быстро спросил я, чтобы отвлечь их.

– Твоя сестра, – резко сказала мама. – Она умерла, когда тебе было четыре.

– У меня была сестра? – удивился я. – Людмила Шапкина? Хм, не, не встречал такого надгробия.

– Людмила Агапова, – тихо сказала мама, косясь на отца.

– Две тысячи первый – две тысячи седьмой годы, – вспомнил я. – «Слишком любим, чтобы когда-нибудь забыть». Так себе слоган. Вот у Силана Жертомича куда круче: «Смерть это только начало».

– Тебе надо меньше бывать на кладбище, – сказала мама.

– Ну да, скоро поселюсь там навсегда, – попытался пошутить я.

Мама разрыдалась. На это было грустно смотреть, и я вышел из комнаты. Может, и правда глупо мириться. Даже если за тобой идет смерть, может, стоит попробовать сбежать от неё? Ну, если и не сбежать, то потянуть время хотя бы.

Я вышел на улицу, уселся на тротуарном бордюре и вытянул ноги. «Кто первый покажется из-за поворота, в таком возрасте я и умру» – решил я. Врачам я никогда не верил, слишком у них хитрые лица, а вот судьбе доверял.

Ждать пришлось долго, и я даже забыл, что что-то загадал. И тут вдруг из-за угла вышел старик. Давно не видел я в нашем городе стариков. Этот был хоть куда, лет шестидесяти, с белой бородой в пол-лица, в криво заломленном кепи и с тростью. Он прошел мимо и подмигнул мне. «Жизнь хороша, – лукаво сказал его взгляд, – и за нее стоит побороться».

И тут мне вспомнились слова матери о докторе Кротове и о таблетках, которые могли остановить вирус смерти. Почему, когда она произнесла его имя, она кивнула наверх, в сторону отцовского кабинета? Наверняка там лежит какая-нибудь бумажка от этого доктора.

Я пробрался в кабинет, благо родители разошлись по своим углам, и стал рыться в коробке с документами. На самом дне я нашел пожелтевший, потрепанный картонный квадратик, что-то типа визитки, напечатанной на домашнем принтере. Имя, фамилия, телефон и московский адрес. Да, ехать придется далеко. Хотя я еще не решил, нужно ли мне это. И, чтобы отвлечься от мыслей об этом докторе и его лекарстве, я отправился к Нине.

Мы сидели на веранде и смотрели на желтую сухую траву, умирающую под осенним солнцем. В моей голове эхом повторялись слова Нины: «И ты туда же, и ты туда же». Я искал в них отголосок её чувств ко мне и никак не мог понять, что за ними скрывается.

Нина вертела в руках визитку доктора, и так немало истрепанную временем.

– И что ты думаешь об этом? – спросил я.

– О чем?

– Ну как же, – я злился, что она невнимательна к моим словам. – Что я поеду в Москву, к этому доктору. Я уже продумал план. Сегодня ночью возьму вещи и отправлюсь на станцию. Сяду на товарняк и доеду до Москвы.

– Ты не найдешь там доктора.

– По-твоему, я тупой?

– Этой визитке уже много лет.

– Найду его новый адрес.

– Его новый адрес уже шесть лет как местное болото, – сказала Нина и наконец-то повернула ко мне голову.

– Что? О чем ты говоришь?

– Ох, это отвратительная история. Я не хочу её вспоминать, – она с болью посмотрела на меня, будто я её мучил своими вопросами. – Но так как ты почти труп, так и быть, расскажу.

Она разорвала визитку и кинула в траву.

– В 2013 году, летом, стояла жуткая жара. Помнишь, на речку нас не пускали, так как стену вокруг города еще не построили. Зомби лезли в город, как тараканы, и полиция еле успевала их отстреливать.

– Я тогда пытался выпросить винтовку у отца, – припомнил я. – Но он сказал в ответ, чтобы я не лазил, где попало.

– И тут маме сообщили, что она заражена. Тогда еще не могли заранее опознать вирус. Сказали накануне. Отец сходил с ума, и тут ему подвернулся доктор Виктор Кротов. Доктор был проездом и остановился в нашем поселке на несколько дней, думаю, чтобы поторговать пилюлями. Хотя в газетах и писали, что таблетки, что продают подпольные вирусологи, опасны, никому не было до этого дела, людям хотелось жить, любой ценой, пусть даже превращаясь в зомби, но жить. И отец купил их. На следующий день мать, вместо того чтобы умереть, вернулась домой. Мы должны были ликовать, но отчего-то на душе было тяжко. Она вроде была такой же, но в то же время стала чуточку другой, чужой, и это пугало.

– Ты тогда с раннего утра до ночи не возвращалась домой, – вдруг вспомнил я, – обедала и ужинала у нас.

– А через неделю мама изменилась. – Нина зябко запахнула кофту. Хотя закатные лучи окутывали теплом, она не чувствовала их, все больше проваливаясь в прошлое. – У нас был домашний кот, и она, кхм, – Нина нервно хохотнула, – ну, погналась за ним. Кот дал деру, но тут из комнаты, к несчастью, вышла я. Мать, не останавливаясь, развернулась и кинулась на меня. Я еле успела захлопнуть дверь. Мать стала биться в дверь моей спальни, и тут раздался выстрел.