Кирилл Бенедиктов - Война за Асгард

— Слышал что-нибудь о Совете Семи? — спросил король. Тамим, отчаянно стыдясь своего невежества, помотал головой, потом сообразил, что король не смотрит на него, и выдавил:

— Нет, Ваше Величество… Простите…

— Тебе нечего просить прощения, — сказал Хасан ибн-Сауд. — Многие люди поважнее тебя никогда не слыхали о такой организации. А между тем она уже тридцать лет держит в своих руках судьбы нашего мира. Совет Семи создал Дэвид Финч, он же пригласил войти в него моего отца. Когда отец умер, место в Совете перешло ко мне вместе с королевским титулом.

Ас-Сабах слушал, затаив дыхание. Он чувствовал себя попавшим в одну из тех фата-морган, которые оживлял своим искусством вплоть до вчерашнего вечера. Вечера, когда четверо высоких молчаливых мужчин с одинаково невыразительными лицами зашли к нему в лавку, предъявили жетоны тайной королевской полиции и вывели его через заднюю дверь на глухую улочку, где уже ждал старомодный автомобиль с темными стеклами.

— После смерти Дэвида Финна его место в Совете занял Иеремия Смит — о нем ты, должно быть, знаешь.

— Хьюстонский Пророк? —пробормотал ас-Сабах.

— Именно. С приходом Пророка власть Совета усилилась чрезвычайно. Он подмял под себя и Конгресс Федерации, и Евросоюз, вообще все, до чего смог дотянуться. Мировое правительство — вот что такое сейчас Совет Семи. А Смит стал во главе этого правительства.

Хасан ибн-Сауд положиллокти на парапет и наклонил голову вниз, словно высматривая что-то в невидимых волнах.

— Белое Возрождение — его затея. Служба генетического контроля — его чудовищное детище. Стена в азиатских степях — плод его безумного воображения. Он — ал-Адувв, дьявол в человеческом обличье. Он явился в мир, чтобы сбросить его в пропасть.

— Но, Ваше Величество, — возразил ас-Сабах, чтобы заполнить тягостную паузу, повисшую на террасе после этих слов, — Хьюстонский Пророк мертв… Террористы добрались до него в Куала-Лумпуре. Может быть, он и дьявол, но он сгорел в адском пламени.

— Хьюстонский Пророк жив, — сказал король, не поворачивая головы.

— Во всяком случае, какая-то часть его сатанинской сущности жива до сих пор. И он хочет видеть меня.

—… Хьюстон, — грубый голос полковника Бейли вернулас –Сабаха к реальности. — Добро пожаловать в столицу мира. Бывали у нас раньше, Ваше Величество?

— Да, — отозвался Тамим. — Неоднократно.

Он почти ничего не видел. Мимо проносились цепочки огней, отмечавших, скорее всего, многоуровневые линии эстакад, мигали какие-то надписи, разобрать которые на такой скорости не представлялось возможным. Разноцветные сполохи уносились назад быстрее, чем взгляд успевал на них сосредоточиться. Если прижаться лбом к стеклу, можно было разглядеть, как наверху, на огромной высоте, переливаются пульсирующие радужные паутинки, словно наброшенная на город сверкающая сеть из драгоценных камней.

— Хьюстон — странное место, — рассказывал король ас-Сабаху. — Безобразное, как почти все американские города, только еще хуже. И очень грязное. Нефтяной центр Америки. Когда началось Белое Возрождение, он стал еще больше, потому что туда стекались фанатики, специально для них выстроили обнесенные глухими стенами жилые кварталы за рекой и на территории старых заводов. Но чище он не стал. Жители его все сумасшедшие. Считают свой город раем на земле, а Техас — избранной богом землей Отозваться плохо об этом вонючем городе — значит нажить себе кучу врагов. Запомни хорошенько, Тамим: ты ни в коем случае не должен говорить там то, что думаешь. Я был в Хьюстоне трижды, и трижды я хвалил это отвратительное место, хотя каждый раз мне казалось, что язык мой откажется произносить столь очевидную ложь…

— Прекрасный город, — сказал Бейли. — Мы считаем, что это про него сказано в Библии: Новый Иерусалим. Как вы полагаете, Ваше Величество?

— Так говорил Пророк Смит, — ответил ас-Сабах спокойно. — Мы чтим Пророка и его слова.

Полковник удовлетворенно кашлянул.

— Еще бы нам его не чтить. Мы все обязан и ому жизнью Мой отец служил в авиации во время последней войны с ублюдком Хусейном, его эскадрилья базировалась под Джиддой, это где-то в ваших краях. Он рассказывал, что в то время у вас не продохнуть было от разных индусов да китаез, а уж ниггеров по улицам шлялось больше, чем в самой Африке. Вот кто обжирал вас, жировал на вашей нефти, пил вашу воду! А Пророк всему этому положил конец…— Он вполоборота повернулся к ас-Са-баху — на плече золотом блеснула эмблема Федерации — расправивший над планетой белые крылья орел, — и, понизив голос, добавил: — Да и у нас, если говорить начистоту, царил самый настоящий содом. Половина Техаса по-английски вообще не понимала, разве что самую малость. Тогдашнее правительство даже собиралось сделать испанский вторым государственным языком страны… Ниггерам нельзя было в лицо сказать, что они ниггеры — вы представляете? Вас бы по судам затаскали, честно говорю Но все это, слава господу, кончилось. Теперь в Америке люди чувствуют себя так, как и должны чувствовать овцы пастыря доброго…

“Интересно, — подумал ас-Сабах, — когда настоящий Хасан ибн-Сауд приезжал сюда, эти сумасшедшие и с ним разговаривали будто со случайным попутчиком в автобусе? И как его королевское величество реагировал на такое обращение? ”

— Полковник, — сказал он холодно, — вы меня весьма обяжете, если поднимете перегородку между нашими сиденьями. Мне необходимо поработать с документами.

“Не бойся ставить их на место, — учил его король. — Пока ты — то есть я — зачем-то им нужен, они будут плеваться и огрызаться, но выполнят все твои распоряжения. Если же ты проявишь слабость, то, во-первых, они могут заподозрить неладное, а во-вторых, устроят тебе совершенно нестерпимую жизнь.

Единственный человек, с которым ты должен вести себя почтительно, это сам Пророк или тот, кто выдает себя за Пророка. Говорят, ему никто никогда не говорил “нет” — во всяком случае, никто из тех, кто остался после этого жив. Здесь дело не в гордости — просто если ему что-то взбредет в голову, то расплачиваться придется не только тебе или мне. Постарайся хорошо запомнить мои слова, Тамим”.

Тамим запомнил. Все беседы с королем — они разговаривали трижды — отпечатались в его памяти в мельчайших деталях. Попутно он проглотил огромный объем дополнительной информации: воспоминания самого Хасана ибн-Сауда, административная структура Федерации и Совета Наций, базовый курс экономики, картотека на две с половиной тысячи персоналий. Но эти данные забивались в память в течение недели специальной мнемонической программой и, независимо от его желания, сохранялись там несколько месяцев. Здесь же срабатывал совершенно другой эффект — закрывая глаза, ас-Сабах видел себя и слышал свой собственный голос, обращенный к безликой темной фигуре, похожей на смутное отражение в старинном матовом зеркале. Собственно говоря, именно это и называлось имперсонацией.