Дем Михайлов - Инфер 5

Да… вымыться, напиться, подлечиться, зарезать пару ушлепков, что так сильно любят махать кнутами, а затем можно задуматься над поисками тех из своих гоблинов, кто был заброшен сюда тем же путем.

Смакендритт…

Люблю я эти праздники безнаказанности…

Рабочий лагерь, это пыльный жаркий вонючий городок с пахнущими родиной выгребными ямами на окраинах попросту не заметил моего возвращения. Даже бухающие в тени косо натянутой дырявой паутины надсмотрщики лишь глянули косо и отвернулись. Они видели меня раньше. Видели, как меня херачили кнутом, а я реагировал как истыканная жестокими детскими пальцами медуза на песке – вяло. Сам мой вид – истерзанная обожженная кожа, обветренное щетинистое лицо – говорил за себя, громко называя меня дебилом-неудачником. Это позволило мне свободно войти через гостеприимно распахнутые сетчатые ворота и пронести прикрытый телом тесак. Нож висел на ремне сумки – там отыскались для него ножны. Покойный папа Гольдер был из приближенных к счастливчикам с кнутом и поэтому оружие – само собой, только и только для самозащиты, бвана – носил открыто.

По рваной недавней памяти сориентировавшись, я вошел в затененную тканевыми стенами и пологами, а стало быть, «сумрачную» улочку между палатками. Не обращая внимания на чужие взгляды, избегая задевать больной спиной и плечами любые предметы и тела, я прошелся этим уродливым воняющим потом и дерьмом переулком, снова выйдя на солнечную централку. По пути содрал с веревки совсем уж рванье, что даже от солнца прикрыть не может, и закутал в него тесак, а свертком прикрыл сумку и нож. Гоблин несет что-то и куда-то в праздник – значит, хочет это что-то продать и купить бухла. Мое внимание привлек дощатый прилавок с жратвой и вроде как выпивкой. Но затем я глянул чуть в сторону и широко улыбнулся – вот и оно… дерьмо… прячется в тканевой продуваемой маленькой беседке, что скроет от зноя и чуток от чужих взглядов.

– Как ты, дерьмоед? – участливо спросил я, нависая над сидящим в тенечке у низенького столика знакомым ублюдком с висящим на поясе свернутым кнутом.

Фурир сука Нашхор…

Фурир – должность. Старший в малой бригаде сборщиков. Любитель помахать кнутом.

– Нехило ты мне спину исполосовал, членосос, – заметил я, подхватывая стоящую на столике бутылку и допивая из нее пахнувший водорослями самогон. – Заплатишь жизнью.

Надо отдать должное – фурир Нашхор умел отвечать на угрозы. Сначала его почти черное лицо осветила редкозубая насмешливая ухмылка. Затем он картинно повел плечами, без малейшей тревоги глянул на сверток у меня под рукой и… стукнул о край стола коротким стволом курносого револьвера. Сидящий рядом с ним мужик постарше и похлипше, проведя тыльной стороной ладони по потной шее и бородатому подбородку снизу вверх, смахнул брызги мне в лицо и пьяно заржал. Третий даже не отреагировал, предпочитая дремать под широкополой соломенной шляпой.

– Я тебе и жопу исполосую… – прохрипел Нашхор. – Пьяным смелым и умным стал? Даже заговорил, отброс… Я научу тебя почтению!

Дернув правой рукой, собрав пальцы в кулак, я вызвал у него еще одну подначивающую усмешку. А вот мою левую руку он не увидел своим расфокусированным фронтальным зрением. Он глядел только на мой кулак и ждал повода нажать на спуск.

– Давай же, ремма… ты…

Тут он услышал хрюканье и недовольно вскинул лицо, взглянув на захрюкавшего вдруг бородатого помощника. Глянул и осекся, увидев торчащий из его разинутого рта глубоко всаженный тесак со свисающей с рукояти рваной тряпкой.

– Коллор?.. что это… ах ты… Бдан!

Он вскинул руку, зло оскалился мне в лицо и… ощутив внезапную легкость, опустил взгляд на свою почему-то пустую ладонь и дергающийся впустую указательный палец, пытающийся нащупать спусковой крючок. Он посмотрел еще ниже и увидел револьвер в моей руке.

– Кто ты такой? – тихо и трезво спросил он.

Больше он не произнес ни слова, уронив голову, обмякнув всем телом и упершись плечом в прогнувшуюся пластиковую стену соседней с беседкой постройки. Вырвав тесак, почти не глядя, я ударил еще раз. Третий умер, так и не очнувшись от пьяной дремы. Жаль было убивать так просто и быстро, но я торопился – надо срочно вымыться и сожрать что-то от паразитов. Помню я то, что мне предлагали, а я покорно жрал… давно я не видел столько червей в хреново посоленной рыбе. Помимо червей там ползало что-то еще белковое и ногастое… вряд ли эта хрень нашла приют у меня в желудке, но не стоит рисковать и шутить с собственными кишками. Нахлобучив шляпу покойника – тут же зашипев от боли в ссадинах – я выгреб содержимое их карманов, сгреб со стола небольшую связку пробитых посередине квадратных монет и убрался прочь, на ходу пряча револьвер в сумку. Сунул бы за пояс, но трусы себя-то не держали.

А ведь мне выдавали что-то другое… я смутно помню свой первый шаг в ослепляющую жаркую белизну, помню падение… я даже помню свое сдавленное мычание… и как сначала даже участливые голоса встречающих быстро становятся глумливыми и жадными… и у меня что-то забрали…

– У меня что-то забрали, – улыбнулся я в лицо меднокожей крепкой бабище.

Она впечатляла всем – начиная от густой длинной гривы удивительно серых волос и кончая могучими накачанными ляжками. Из одежды на ней была лишь растянутая крепкими сиськами застиранная синяя футболка с красным крестом и свободные короткие шорты. В этой жаре от нее пахнуло цитрусовыми и медикаментами.

Опустив все свое новое имущество на разделяющий нас прилавок, я покосился на свисающий сверху красный «фрукт» полусферы наблюдения, запоздало вспомнив, что надо было проверить интерфейс и многое другое… Голова еще не включилась. Да и сам пока как жопой дебила ударенный – в голове каша, меня потряхивает, и этот озноб говорит о воспалении или ином нехорошем процессе внутри тела.

– У тебя многое забрали, Влуп.

– Влуп? – переспросил я.

– Влуп, – кивнула я.

– Кого ты Влупом назвала, су…

– Прежде чем оскорбить… подумай о лекарствах у меня под жопой. О лекарствах, что на полках так и останутся, не перейдя в твои вены…

– Влуп?

– Что в имени твоем? Обычная кликуха… как у всех здесь. Я Зорга.

– З… з… – скривился я. – Я все время слышу имена на «З». Что за херня?

– Спустя год после рождения на этом славном берегу ты получаешь право сменить данное принимающими тебя имя. Я была Клушкой. Стала Зоргой.

– Почему?

– Потому что правителей Вилки зовут Зилра и Зилрой. Близнецы…

– В той башне, да? – из-под полей башни я глянул в сторону океана, но уткнулся взглядом в развешанные на веревке трусы.

Вот так всегда – от цели отделяет чья-то постирушка…