Дмитрий Силлов - Закон юга

И сейчас Данила чистил московскую землю от нечисти. И настолько самозабвенно, что забыл оглянуться и посмотреть – а как там товарищи, не отстали ли? И не специально ли создали нео шеренгу, поставив наиболее нерасторопных в середину, чтобы хотя бы один разведчик прорубил в ней дорогу и не заметил, как позади него смыкается кольцо из самых сильных мутантов, отсекая «языка» от основного отряда…

Двое нео неожиданно нырнули под брюхо Бурки. Данила видел, как разодранное когтистой лапой мохнатое тело тут же вылетело обратно и сжалось в комок, пытаясь запихать обратно в живот выпущенные кишки. Но второму нео повезло больше. Прежде чем мохнатый воин умер от удара задней лапы фенакодуса, он успел всадить в его брюхо трофейный боевой нож и просто удержать рукоять на месте одно лишь мгновение, пока летящее вперед мощное тело коня-мутанта не распорет себя само о бритвенно заточенное лезвие.

Таких ножей у нео было немного, и берегли они их лишь для особых случаев. Таких, как этот. Видать, шибко был нужен мутантам «язык», если они пошли на такие жертвы. Фенакодус Данилы споткнулся и начал стремительно заваливаться вперед. Толпа мохнатых тел хлынула вперед, стремясь подхватить и скрутить падающего всадника… но разведчик, оттолкнувшись ногами от стремян, уже летел над их головами в двухоборотном сальто, существенно повышающем дальность полета тренированного тела…

Он приземлился на носки сапог, спружинив ногами, ушел в кувырок, вскочил, рубанул мечом по чьей-то протянутой к нему огромной кисти… Состриженные лезвием пальцы посыпались на землю, дикий рев резанул по ушам, пробив звуковой волной бармицу на кожаной подкладке. Покалеченный мутант, продолжая реветь, метнул дубину вслед смазанной тени, в которую превратился непойманный «язык», – но слегка обточенный корень шагай-дерева лишь сбил шлем с головы разведчика и ткнулся в брусчатку возле пяток беглеца, слишком быстрого даже для лучших бойцов передового клана нео…

Данила бежал в сторону развалин ГУМа, когда-то громадного здания, превратившегося в руины во время Последней Войны. Только и осталось от него, что непонятное короткое название да куча бетонных обломков, поросших гигантской крапивой, плотоядной лебедой высотой мало не с Кремлевскую стену и вездесущим вьюном, оплетающим своими гибкими стеблями практически любые развалины. Найти здесь Данилу не смогли бы и полтысячи мутантов.

Развороченные снарядами остатки стен ГУМа приближались – и вдруг оттуда, из разверстых дыр, наверно, бывших когда-то огромными окнами, с ревом хлынула волна серых тел. Разведчик явственно видел красные, налитые кровью глаза нео, хлопья пены, летящей из их пастей меж желтых, сточенных клыков, грязную шерсть с проплешинами огромных язв, вызванных лучевым поражением Полей Смерти…

Что ж, умирать приходится лишь однажды. И лучше так, с мечом в руке, чем старым и немощным, в постели, от неизлечимых болезней.

Данила поудобнее перехватил рукоять меча и, бросившись навстречу лавине вражьих тел, заревел в ответ…

– Чего орешь?! Эй, разведка, просыпайся!

Кулаки, стиснутые в камни из плоти и костей, медленно разжимались. Горящие глаза мутантов постепенно превращались в огненные языки факелов, воткнутых в стены, а скрежет их когтей о брусчатку Красной площади трансформировался в мерное шуршание точильного камня по изогнутому клинку.

– Все тот же сон? – осведомился Ратмир, не прерывая своего занятия.

Данила не ответил, лишь переместился на лавке из положения лежа в сидячее. Сердце продолжало колотиться в боевом режиме, тренированное тело жаждало боя, реванша, а не позорного бегства. Хотя тогда иного выхода не было. Нет чести в том, чтобы умереть бесполезно, не для того его годами готовили лучшие воины Кремля. Но все же пятно лежало на душе, возвращаясь почти каждую ночь в виде желанного продолжения, – уж лучше бы месяц назад и вправду отряд нео засел в развалинах и дал возможность умереть как подобает воину.

Но не было в то утро в ГУМе вражьего отряда. После своего бегства весь оставшийся день и половину ночи Данила скрывался в зарослях, стараясь держаться подальше от гибких побегов хищных сорняков. А когда вернулся в Кремль, то узнал, что хитрые нео пошли на переговоры с противником и показали при этом потерянный шлем разведчика – мол, в плену он у нас, выкупайте. И отдали кремлевские за Данилу серьезную цену – три больших мешка пороха. Вернее, за его шлем. Ночью же «пленный» вернулся сам тайными тропами, но было уже поздно. Бесценный черный порох нео унесли с собой и, скорее всего, приберегли до того времени, когда понадобится заложить бомбу под зубчатую красную стену.

Даниле никто слова не сказал – война есть война, и на ней случается всякое. Как он рубился, видели многие, и вряд ли кто решился бы упрекнуть воина в чем-либо. Кроме него самого.

– Лучше бы я в пахари пошел, – в сердцах бросил Данила. – Больше б толку было.

– Не согласен, – проворчал Ратмир, протирая кукри, и так вычищенный до блеска после заточки. – Не твое это. Ты же знаешь, мне тоже довелось раз побывать в плену, и это не значит, что я, боярский сын, лишился славы и чести. Сам знаешь, выкупили наши – и ничего. Кстати, вот тебе и не имеет цены золото. Еще как имеет. Меня, например, нео как раз за золото и отпустили – тогда у нас пленных мутантов для обмена не было и пороха в обрез, вот и пришлось нашим отвалить пару старинных кубков. А то уже хотели некоторые предметы, не связанные с памятью о прошлом, чуть ли не на пули переливать, мол, дальше свинцовых бить будут.

Ратмир ухмыльнулся.

– Так что, несмотря на прошлый плен, живу, воюю, вон даже десятником разведроты поставили. А тебе чего не хватает? Силы хоть отбавляй, статью тоже не обижен, вон девки заглядываются – только что не спотыкаются. Слава же придет, никуда не денется. Это пахарь живет от пахоты до пахоты, а воин – от рейда до рейда. Так что жди рейда, и будет тебе слава.

Данила невесело усмехнулся. Давний спор в который раз грозил затянуться на всю ночь. Хотя что еще делать ночью, когда до рези в глазах пялишься в бойницу, опасаясь и в то же время надеясь увидеть в тумане огни факелов нео. Или и того хуже – налобных прожекторов био. Опасаясь потому, что огни – это штурм. И надеясь потому, что огни – это битва. Та, что разгоняет застоявшуюся кровь и наполняет сердце воина предвкушением победы.

– Воин живет от битвы до битвы, – сказал Данила. – А пахарь – надеждой на то, что когда-нибудь попадет в дружину.

– Ага, жди, – фыркнул Ратмир. – Пахарь, он и есть пахарь, его, кроме жратвы, сохи, жены да ребятишек, ничего не интересует.

Ратмир поднял кривой непальский меч до уровня глаз и прищурился, проверяя, не надо ли еще полирнуть клинок или подправить заточку. Почему кукри называют непальским, не знал никто, может, раньше «непал» означало что-то непалимое, несгораемо вечное? Кто ж его знает… Раньше много было того, о чем сейчас остались лишь сказки да былины. Или вот Ратмиров меч, например, что достался ему от отца, погибшего в легендарной битве при Мытищах. А тому – от деда, который сложил голову в рейде на конвой био, боевых биороботов, везущих – страшно подумать – целую цистерну бензина. Хотя, может, это была провокация – био горазды шевелить полусинтетическими мозгами, когда дело касается еды. Да и вправду, если подумать, то зачем им бензин, когда энергию для своих бронированных тел они получают, пожирая мертвечину?