Алексей Войтешик - Дай мне руку, брат

Его, объяснимая с точки зрения безопасности Базы горячность, заметно отразилась на настроении гостя. «Дедушке» это откровенно не понравилось. Он, будто первоклашка сложил перед собой руки и ледяным, не терпящим разъяснений тоном заявил:

– Атей – сын Асогостов, в случае острой надобности велел говорить только с «Вялікім» и больше ни с кем…

У Алексея Владиимировича в пересохшем горле сам собой пополз вверх кадык. Слова деда прозвучали как ультиматум. Обсуждать что-то без острого на слух Медведева просто не имело смысла. Надо было выгораживать боевого зама, и оставить тут за столом, во что бы то не стало.

– Вялікі? – разряжая обстановку, дипломатично осведомился Лукьянов. – Он все так же меня и называет? А что ж он сам-то не пришел?

«Дед» снова сделал паузу. Цепкий, внимательный взгляд основательно прощупал Сергея Георгиевича. Наконец, не став далее упорствовать, гость продолжил говорить, по умолчанию согласившись на присутствие за столом еще кого-то.

– Он ныне далеко. Мне нужна помощь…

Медведев разомкнул было уста, но, тут же осекся, дабы не засыпать Орислава вопросами. Его руководитель заметил этот порыв, а также и то, что «дед» недвусмысленно бросает взгляды куда-то поверх их голов, намекая на присутствие в зале ненужных ушей. Лукьянов за время жизни на Базе настолько врос в доверие к каждому бойцу своего отряда, что даже не допускал мысли о том, что среди них может оказаться неблагонадежный.

– Мы все тут заодно, Орислав, – начал издалека командир «Бацькаўщыны». – Прошли сквозь серьезные мероприятия, и полностью доверяем друг другу. Я так понимаю, что помощь нужна не только моя или вот Сергея Георгиевича, а наша, общая, всего отряда?

«Дед» кивнул, но говорить пока ничего не стал.

– Тогда рассказывай. – Лукьянов встал и повернулся в пол оборота к собравшемуся у раздачи отряду. – Поможем по-свойски, а хлопцы?

В ответ «Бацькаўщына» на удивление нескладно рассыпалась потухшими голосами. Это прозвучало, как ропот. Не успел уязвленный командир повторить свой вопрос, как вдруг из-за стола поднялся гость.

– По-свойски говоришь? – громко спросил он, без опаски осматривая напряженную, как струна фигуру Медведева. Переведя взгляд в кухонный угол, где толпился личный состав отряда, он продолжил: – А много ли у тебя здесь своих? Братья, отец, родичи? Чего молчишь? Есть среди них такие?

Лукьянов потянул голову в могучие плечи.

– Вижу, что нет. – Будто загипнотизировав собравшихся «дед» шагнул в коридор. – Вот идешь, порой, по лесу и вдруг под ногой ямка. Легко можно оступиться, упасть. Или сгнила половица на даче, наступил и поранился…

В этот момент Медведев почему-то вспомнил, как перед самой войной ездил на дачу и, как говорил сейчас этот «дед» он провалился на веранде. Сгнили доски, и он сильно расцарапал ногу. «Чшерт, – выругался про себя заместитель командира, – а я ведь так и не поменял те половицы…

– А то и хуже, – продолжал Орислав, ввергая Сергея Георгиевича в полный ступор, – стоишь на автобусной остановке, никого не трогаешь, куришь, а к тебе подходят две противные тетки, и начинают тебя не то смущать, а в грязь втаптывать своими разговорами, да еще и прилюдно. Иной смолчит, а ведь найдется и тот, кто и тетке за неправедное дело в ухо врежет, не пощадит. А почему нет? Она же не права.

Но ведь выходит, соколы мои, что и та тетка, тоже «свои», и тот, кто за ней стоит с источенным, словно червями нутром, тоже «свои». Отчего же тогда не разобраться «по-свойски» с теми, с кем вы в лесах до трех не разговариваете? Там ведь тоже «свои», хоть они и «гнилые половицы», как и эта тетка.

Погляди на вас – монолит, отряд! Но стоит мне только сказать, что трое из вас тоже половицы не первой крепости по чистоте крови своей, многие тут же встанут против меня. Что многие – все! Поскольку в нашу чистую кровь ныне чего только не намешали. Но вся разница в кровном вопросе лишь в том, что «грязная вода», хоть и грязная, но все же еще вода, а вот уже саму грязь водой не назовет никто.

Прислушайтесь к себе, хлопцы. Я ведь только бросил зернышко сомнения, но вы уже задались вопросами касательно своих соратников. Понятно, что никто мне не поверит, пока все воочию не убедятся, что я могу что-то зреть, или, как вас приучили это называть, «ясно видеть», так ведь? – «дед» вдруг обратился к Сергею Георгиевичу. – А, витязь из Рода Медведей? Та-ак, – сам протянул ответ вместо опешившего заместителя командира Орислав. – В давние времена наших предков хитроумные греки и иудеи как раз и купили на том: «покажи мне чудо – и я пойду за тобой, хоть в ад».

Достань я сейчас кролика из-за пазухи, и вы бы рассмеялись: «что за фокус? Это не чудо». Поймите, сейчас в вашем понимании «чудо» это только классный, шокирующий, но …фокус. Ему далеко до исконного понятия чуда. Но, смотрите внимательно. Я не стою у открытой воды, и я не Христос, чтобы приказать ей расступиться, но я Орислав, сын Буривоя и приказываю Огню – приди!

И в тот же миг его поднятая вверх рука, начиная от локтя, вспыхнула вместе с одеждой, будто облитое бензином полено. Отряд охнул и отпрянул назад, едва не перевернув нержавеющую раздачу бабы Паши.

Картина с пылающей рукой шокировала присутствующих. Огонь был натуральный и в столовой ясно запахло гарью.

– А теперь, – продолжал чудотворец, которому, судя по всему, его собственная горящая рука не доставляла никаких неудобств, – я говорю Огню – уймись, вернись обратно!

«Дрессированное» пламя стало утихать и прятаться в кожу Орислава. Когда буйство стихии прекратилось, он сделал несколько шагов вперед и остановился.

– Тем из вас, – будто какой-нибудь профессор-физик на лекции по физическому проявлению природных явлений, назидательно продолжал вещать «дед», – кто не впал пока в ступор и пытается объяснить для себя природу этого «чуда», я подскажу. Да, Огонь приручен мной. Эта некая особенность моего «Я» от рождения. Мне дано с ним обходиться. Он есть во мне, как и в любом из вас, только я, не будучи отравленным никакой религией, понял его суть и подружился с ним. Но это мой, внутренний Огонь, а вот с этим я пока не дружил, – «дед» махнул десницей вдоль стены и вдруг призвал: «Огонь, приди!».

Плинтус и пол вдоль него вспыхнули так, что бойцы, толкаемые чувством самосохранения, сразу шарахнулись к выходу, но тут же стали. В них вдруг проснулось любопытство и неуемная тяга к божественному, к чуду. «Ведь не сгорел этот дед от своего Огня? Авось и нам ничего не будет?»

Медведев сжал кулаки, и искал взглядом огнетушитель, а Лукьянов? Он только рассеянно хлопал светлыми ресницами, созерцая происходящее.

– Ай, – наигранно испугался Орислав, проявляя неплохие актерские качества, – становится опасно. Огонь, уймись, уйди…