Алексей Войтешик - Верю Огню

– А нечего им, ― сорвался один из бойцов и тут же запнулся, перехватив взгляд старшего.

– На счет их, ― продолжил вместо него командир, ― распоряжений не было. А я только за своими бойцами должен смотреть, лишние хлопоты мне не к чему.

– Ну, конечно, ― согласилась Анжелика, чувствуя и свою вину в бедственном положении братьев. Их, несчастных, в довесок ко всему наверняка еще до сих пор и не кормили. Даже графин, сиротливо стоявший на уцелевшем штабном столе был пуст. Ни поесть, ни попить….

– Вы не думайте, ― продолжал старший из Медведевцев, обратив внимание красавицы к пустой посуде, ― мы их в туалет выводим, там пьют. С графином могут чего-нибудь натворить, не подпускаем.

Это Анжелике уже было не интересно.

– А где Ловчиц? ― спросила она у Ходько.

– Где-то носится с утра пораньше. Прибежал, ухо заклеил, собрал все папки и побежал дальше. Говорил, что после каких-то дел пойдет к генералу, на доклад. А что там сейчас за дела, кто знает?..

И все же перед самым уходом Ловчица к генералу, Анжелика смогла-таки отловить Ивана Сергеевича и обрисовать ему в ярких красках скотское отношение к плененным братьям.

– На войне, как на войне, ― погруженный в свои мысли, попробовал отшутиться Ловчиц, но упрямая брюнетка продолжала атаку до тех пор, пока Иван Сергеевич по мобильному телефону не связался с Медведевым и не сделал соответствующие распоряжения.

Когда в четвертом часу дня Ловчиц и Председатель срочно уехали в какую-то больницу, Романович А.И. одновременно с этим тихо отпраздновала победу. Волковым принесли сухпайки и две кушетки из соседнего кабинета.

Братья преспокойно откушали. И как ни опасались за то бойцы Медведева, ничего страшного ни с пластмассовыми вилками, ни с ножами, они не делали.

В половине пятого явился Лукьянов без привычного лабораторного халата и в приподнятом настроении. Встречаться с ним, а тем более разговаривать у Анжелики не было никакого желания, и она решила выйти в коридор.

– Экая лялька! – оживившись, недвусмысленно пропел Андрей Волков, глядя на то, как закрылась за ней дверь кабинета.

– У-у-у, сука, …убить мало, ― продолжил его мысль Алексей.

– Я, ― в ответ на это разоткровенничался Лукьянов, ― какое-то время назад на ней просто помешался. Серьезно, Волк, ― обратился он старым армейским прозвищем к Алексею. – Во сне и наяву, как зомби! Все мысли были только о ней. Клеился я клеился – отклеила. Умеет это делать, видно часто приходится. Уж, какие погоны и лампасы к ней не пристраивались, а она так, поиграется немного и тю-тю. Отшивает, словно всю жизнь этим только и занималась.

– А может и вправду занималась? – спросил Волков младший, облизывая пластмассовую ложку и отваливаясь на спинку стула от консервированной, армейской перловки с мясом. – По всему видать, вниманием не обделяли. Знает, сучка, что красивая и от того наглеет. Что б не она…

– Что б не ты, ― вдруг вспылил, перебивая брата, Алексей, – я бы отсюда уже выбрался! Да что там, даже не попал бы в эту дыру. Какого хрена ты лезешь, куда тебя не просят? Заладил, как дебил: «я с ними хочу, поеду…». Слышь, Лукомор, какой Рембо нашелся!

– Тс-с-с, ― зашипел Лукьянов, заметив пристальное внимание к их разговору Ходько и охраны.

– А плевать мне, ― не унимался Волков старший. ― Охренел ты, малой, понимаешь? Крыша течет – звездная болезнь! «Я – известная личность, мне все можно! Это так, прогулочка, нервы пощекотать…»

Алексей замолчал. Недосып на него всегда действовал плохо. Когда что-то «заводило» под недосып, он даже сам себя начинал бояться, а «заводило» буквально все.

– Ладно, Волк, ― успокаивал друга большой и добрый Лукьянов, – у него свои бзики, у тебя свои. И у меня тоже бывает. Я, кстати, тоже не въеду, на кой хрен он туда рвется? Зачем, а, Андрюха?

Не в пример своему старшему брату в этот утренний час Андрей Волков был спокоен и рассудителен:

– Как тебе сказать, ― ответил он, ― надо мне это, Леша, понимаешь? Я пою его песни. Кто-то их хвалит, кто-то ругает, а мне… Как мне прочувствовать то, что чувствовали там вы?

– «Чувствовать», ― кривляясь, стал укладываться на кушетку насытившийся до отвалу его старший брат. – После такой поездки, малой, ты вообще уже можешь больше ничего не чувствовать, это-то тебе понятно? Запаяют в цинковую баночку, и это в лучшем случае, а в худшем, пойдешь на корм шакалам – деликатес со звездным привкусом, они такого отродясь не ели…

– Волк прав, Андрюха, ― развел могучими руками Лукьянов, ― твое дело петь…

– Леша, твое дело тоже в институте, или где ты там работаешь, штаны просиживать, а ты…

– Андрей, Андрей, с укоризной заметил завлаб, ― я и твой брат, в отличие от тебя, там, в горах уже побывали. Ты, Волк, – Лукьянов положил широкую ладонь на плечо армейского друга, – помолчи, поспи лучше. Я поговорю с Андрюхой, а то ты ревешь, как бугай, разве ж так убеждают?

Знаешь, Андрей, ― после некоторой паузы продолжил Лукьянов, ― я тебе как медик скажу, все, кто хоть маленько когда-либо нюхнул пороху – люди психически нездоровые…

В этот момент бойцы Медведева заинтересованно посмотрели на завлаба, но до поры решили не встревать не в свои дела. Конечно, ранее произнесенное «сука» в адрес Анжелики, и сказанное сейчас в другом месте принесло бы этим троим большие неприятности, но Медведев приказал думать, а это значит в первую очередь, как сказал уже Ловчиц: «…не поддаваться импульсам».

– Да-да, ― тем временем продолжал завлаб, ― точно тебе говорю…

Волков старший странно улыбнулся, но спорить не стал, а только растянулся, как сытый удав на всю длину обтянутой черным дерматином жесткой кушетки.

Дверь тихо открылась и в штаб вошла Анжелика, которой в этот момент просто было некуда деваться. Ну не возвращаться же к себе в «Интерпол»? Она устроилась на стуле рядом с Ходько, взяла со стола вчерашнюю газету и погрузилась в чтение.

Лукьянов, сопроводив ее передвижения задумчивым взглядом, подвинулся ближе к «звезде» и продолжил:

– Можешь мне не верить, Андрей, но это так. Некоторые из нас могут держать себя в руках, но, если копнуть, скажем, напоить такого «вояку», сразу все проявится. Как ни крути, а даже во сне, сколько бы лет не прошло, снятся эти локализации. Смешно, но и те, кто даже был тогда где-то рядом с этими конфликтами, только слышали о них, но не участвовали, а просто очень этого хотели, все равно грезят этой бедой.

Знаешь, есть такая армейская поговорка: «Две вещи на свете, словно одно: во-первых – женщины, во-вторых – вино. Но слаще женщин, вкуснее вина, есть для мужчины – война». Страшные по своей правдивости слова.

Когда-то, это я тебе хочу рассказать одну персидскую историю, в слугах самого Сатаны числилась демоница страха Аза. Помнишь у Булгакова в книге «Мастер и Маргарита» ― Абадонна? Вот. Кто заглянет в лицо этому богу войны – все, пропащий человек. В тебе, если уж угодил в эту гадость, словно «черная дыра» открывается. Как тебе объяснить? Она в тебе, но тебя же самого в нее и тянет, понимаешь?