Иван Оченков - Стрелок: Путь на Балканы. Путь в террор. Путь в Туркестан

– Живой, говорю, этот басурманин, хочет меня зарезать!

Приглядевшись внимательнее, парень увидел, что совсем рядом с ними лежит аскер с перебитыми ногами. Однако, в отличие от заколотого им днем, этот не плакал, а вытащив кинжал, пытался из последних сил дотянуться до русского.

– И ведь еле живой, ирод, а все никак не угомонится, – продолжал жаловаться солдат, – уж я полз от него, полз, а теперь нет мочи. Зарежет ведь, аспид!

Федька попытался подняться, но голова его закружилась, и он в изнеможении откинул голову. Оружия рядом тоже не оказалось, а проклятый турок был все ближе и ближе. Шматов видел, как яростно сверкают его глаза, и, не найдя ничего лучшего, схватился за руки раненого товарища и потянул его на себя. Кое-как им удалось отодвинуться от врага на пол-аршина. Однако тот был не настроен так легко сдаваться и продолжил карабкаться к солдатам, очевидно, рассчитывая, что убьёт теперь не одного, а двоих. Наконец ему удалось приблизиться на расстояние удара, и он, перехватив свое оружие половчее, хотел уже вонзить его в бок обессилевшего противника, как вдруг чья-то нога, обутая в солдатский сапог, опустилась ему на руку.

– Любила жаба гадюку! – раздался над ним немного насмешливый голос Будищева.

– Граф, это ты, Граф? – воскликнул совсем было отчаявшийся Федька.

– Естественно, – ухмыльнулся тот, – неужели ты думал, что я тебя одного брошу?

– Хорошо, что ты пришел, а то я думал, он нас зарежет!

– Этот мог! – покачал головой Дмитрий и, ни слова больше не говоря, вонзил штык в неугомонного турка.

– Спасибо тебе, братец, – подал голос второй солдат, – а то уж думали, так пропадем, без покаяния.

– Вот санитары – сукины дети! – хмыкнул Будищев, оглядевшись. – Это же надо, пропустили раненых. Ладно, давайте я вас перевяжу да поищу, на чем оттащить к своим. Федька-то он тощий, его и через плечо можно, а вот двоих – не осилю!

Рота Гаупта осталась в резерве и потому не участвовала в деле у Езерджи. Многие солдаты как ни в чем не бывало, продолжали заниматься своими делами, другие наоборот – терпеливо ждали, что их вызовут и бросят в бой. Бывшие студенты были как раз из последних. Пошедшие в армию добровольно, они страстно желали принять участие в сражении, но судьба словно смеялась над ними. Оставалось только сидеть и ждать.

– Николай, – не выдержал Гаршин, – может статься, наш ротный уже получил какие-нибудь известия?

– Может, и так, – пожал плечами Штерн. – Но я ходил справляться всего лишь пять минут назад и не думаю, что за это время многое переменилось.

– Да, вы правы, простите…

– Полно, Всеволод, мы все немного нервничаем.

– Интересно, как там наши охотники? – задумчиво спросил Лиховцев.

– Если вы про Будищева, то уверен – с ним все в порядке!

– Как знать, – покачал головой Николаша, – я слышал команду Линдфорса придали стрелковой роте, и теперь они наверняка в деле.

– Вы уверены?

– Насколько в данной ситуации вообще можно быть уверенным. Все-таки забавная коллизия получается, господа. Наш приятель из грядущего всячески открещивается от участия в этой войне и совершенно не скрывает своего отрицательного к ней отношения. Тем не менее он регулярно оказывается в гуще событий и совершил для освобождения балканских славян куда больше, чем мы – трое добровольцев, вместе взятые.

– А ведь верно, – улыбнулся Алексей, – даже если то, что рассказывает о его похождениях Шматов, правда всего лишь на одну десятую, все равно он постоянно рискует жизнью и подставляет грудь под пули.

– При том что он терпеть не может эту фразу про грудь и пули, – засмеялся Николай.

– Мне кажется дело совсем не в этом, – задумчиво сказал Гаршин после минутного молчания. – Мне приходилось встречать таких людей ранее. Им все равно за что выступать на словах, лишь бы идти против течения. Если все будут кого-то хвалить, им непременно нужно будет его отругать и наоборот. Полагаю, что на самом деле, вашему другу далеко не безразличны цели этой войны, но он никогда в этом не признается на словах. Хотя на деле сделает все для ее успеха.

– Вы тоже заметили этот дух противоречия? – воскликнул Лиховцев. – Я как-то сравнил его с все подвергающим сомнению Базаровым из романа Тургенева.

– Любопытно, и что же он ответил? Хотя вряд ли он его читал…

– Вот уж ничуть! Как это ни странно, но Дмитрий оказался вполне знаком с этим произведением, хотя и сделал из него крайне превратные выводы.

– И какие же?

Но тут на дороге показалась колонна возвращающихся с поля боя солдат, и разговор прекратился сам собою. Сначала шла рота нежинцев, за ними следовали подводы с ранеными, потом и тех и других обогнали на рысях казаки и ахтырцы. Полковые врачи во главе с Гиршовским бросились на помощь к пострадавшим в деле, прямо на месте оказывая им помощь, не разделяя между собой ни русских, ни турок. С последними, впрочем, церемонились куда меньше. Разве что тяжелораненому вражескому вое начальнику Азизу-паше уделили довольно много внимания. На этом особенно горячо настаивал полковник Тиньков, лично захвативший его в сражении. Да и от генерала Тихменева приезжал адъютант справляться о самочувствии высокопоставленного пленного.

Были серьезно пострадавшие и среди русских офицеров. К примеру, капитан Гнилосыров был ранен в бок, капитан Княжин дважды в левую ногу, но больше всех пострадал капитан Николаев, поведший свою роту в штыки; он получил в общей сложности четыре ранения и все равно остался в строю до самого конца дела. Некоторые офицеры не без зависти говорили, что он теперь непременно получит орден святого Георгия. Ванечка Линдфорс тоже отличился, получив неглубокий порез щеки от неприятельского штыка и сломанное ребро от приклада, так что, принимая во внимание его геройство в бою, следовало ожидать анненский темляк на саблю. А вот Михай возвратился невредимым и каким-то взвинченным. Поговаривали, что под ним убили лошадь, которую он очень любил, однако поручик ничего никому не сказал, а направился прямиком к своей палатке и скрылся в ней.

Впрочем, приятелей-вольнопёров все это не слишком занимало. Занятые поисками Будищева и Шматова и, не встретив их ни среди раненых, ни невредимых, они очень опечалились.

– Не могу поверить, – глухо сказал Лиховцев, – этого просто не может быть!

– Я думаю, еще рано отчаиваться, – попытался успокоить его Штерн, – ведь среди мертвых мы его тоже не видели.

– О чем ты говоришь, – покачал головой Алексей, – наши ведь не скрывают, что не собрали ещё и половины павших.

– Я видел Линдфорса, – нерешительно заметил Гаршин, – он утверждает, что Будищев жив, и даже, что именно он ранил турецкого генерала.

– Думаю, в этом случае Азиз-паша не выжил бы, вы ведь знаете, как Дмитрий стрелял…