Александр Плетнёв - Цепкие лапы времени

Потеря двух самых крупных кораблей аргентинского ВМФ – крейсера «Генерал Бельграно» и авианосца «Вейнтисинко де Майо», торпедированных именно вражескими субмаринами, – только показала правоту этих выводов.

А вот о походе «Сан-Педро», как тут называли русский тяжелый крейсер, ходили едва ли уже не легенды. К чести аргентинских ВВС, им тоже было чем похвастать. Смуглые пилоты с гордостью рассказывали коллегам из далекой России о своих подвигах, перечисляя поврежденные и потопленные вражеские корабли.

Контакты с аргентинскими пилотами надо было налаживать, в том числе по части изучения языка, вот и находили точки соприкосновения – чисто в своей, летческой специфике: Густаво, пилот «Даггера» 3-й истребительно-штурмовой эскадрильи ВМС, выводил ладонями заход его «четверки», показывая все нюансы противозенитного маневрирования – рассказ шел об атаке на американо-ленд-лизовский «Тарава» под Юнион Джеком.

Тараторил, естественно, на испанском языке. Помогали, переводя, кубинцы.

Из рассказанного выходило, что звено Густаво (позывной «Ратин»), потеряв две машины, сумели прорваться к кораблю, поразив палубу в районе надстройки. Еще две бомбы упали под самым бортом (что впоследствии подтвердилось в британских отчетностях: «гидроудар нанес серьезные разрушения корпуса… прямые попадания не могли бы доставить нам стольких неприятностей».) А в довесок отработала торпедой подводная лодка «Сан-Луис», но это англичане уже опровергали.

Отвлекшись, стоит сказать, что «Тарава» остался на плаву. Получил крен. Обильно подымив пожаром, сумел своим ходом убраться в английский отстойник для инвалидов в бухте острова Южная Георгия, где куковал свое «Инвинсибл»… Этот выбыл из пространства войны окончательно.

А вот судно «Тарава», задетые за живое американцы обязательно обещали ввести в строй, списывая плохую противопожарную организацию на неопытность английского экипажа, не успевшего толком освоить чуждую матчасть. Но то, что на борту «арендованного в войну корабля» продолжали нести службу гринго-янки, в Буэнос-Айресе и не сомневались.

В штабе аргентинского командования подумывали спланировать диверсионную акцию, чтобы добить подранка. Однако удаленность Южной Георгии от материка делала почти невозможной поддержку атаки с воздуха. Ко всему все опять упиралось в присутствие британских подводных лодок. В том числе имели место быть небезосновательные подозрения, что американцы что-нибудь обязательно предпримут, обеспечивая безопасность своих ремонтных бригад.

Но продолжая. О наших…

То, что перед отправкой компетентные товарищи из органов заинструктировали всех о недопустимости разглашения места службы, это восприняли с заведомым пониманием. Сроки командировки не указывались, но почтовый адрес, как положено, был назначен, звуча нейтрально: «Москва-350, полевая почта…».

Смешно было, когда буквально на следующий день по прилете технари словили в радиоприемнике «Голос Америки», где ведущий поздравлял советских военных советников с прибытием в Аргентину, в зону Фолклендского конфликта. О названии спорных островов тоже следовало сделать особое внушительное разъяснение. Ответственный за авиационную часть советской миссии в Рио-Гранде (он же и командир эскадрильи в полковничьем звании) сразу предупредил, чтобы не вздумали даже случайно оговориться, обозвав их «Фолклендскими»:

– Только «Мальвинские», черти! Обидятся. Со своими уставами в чужой монастырь не ходят.

Разговоров об идеологии и коммунизме тактично избегали, потому как был на то недвусмысленный приказ от зама по политической, который явно руководствовался не собственными соображения – все знали об отношении Хунты к коммунистам в своей стране. Пославшие их сюда «высокопартийной волей мя жены» товарищи, видимо, не хотели даже повода давать для разногласий и прекращения сотрудничества.

Что же касается организации обучения и боевой работы на профессиональном уровне, тут надо было понимать, что это не какие-нибудь африкано-папуасские ВВС, здесь не с чистого листа создавать. Приходилось согласовывать, подстраиваться, находить общую спецификацию взаимодействия.

Тем не менее учить язык на командном уровне, в том числе контактируя в воздухе, в радиоэфире, оказалось неожиданно легко. То же самое касалось и материальной части, так как вся лингвистика технической составляющей имела в базе либо немецкие, либо английские корни.

Кормили их местной кухней. Наравне с остальным летным составом. Поначалу опасались, что пища будет слишком острая (видимо, ориентируясь на кубинскую)… нет, вполне себе армейские сытные пайки, естественно, с повышенным нормативом для действующих пилотов.

Форму выдали кубинскую, так называемую «вер-де оливо», сохранив эквивалент званий. Разместили и в старых помещениях и явно в новеньких модулях для штатного летного контингента. Оружейников с группой обслуживания и регламентных работ (заводчан) – отдельно.

Условия быта были, скажем так, разные – где комфортно, где удивляли. По всей видимости, к такому наплыву «гостей» аргентинцы оказались немного неподготовленными.

Прогуливаться до ветру приходилось в специальные, но настолько знакомые, можно сказать, классические сооружения. Комэск (уже после второго дня пребывания) всех построил, вставив нравоучительный втык – кто-то успел отличиться, вдохновившись с нетленного «…в общественном парижском туалете есть надписи на русском языке!».

Но вообще…

Отходя, становясь с ребятами перекурить… и если окинуть доступную взгляду территорию базы, спланированную практически на пятачке у самого берега: стелящуюся бетонку аэродрома, рулежки, складские сооружения, самолетные ангары, выстроенные рядком «бездомные» «Скайхоки», «Миражи-Даггеры» [31] «Скайхок» А-4 – лёгкий дозвуковой штурмовик американского производства (с середины пятидесятых), стоящий на вооружении ВВС Аргентины. // Также на вооружении ВВС Аргентины состояли истребители «Мираж» французского производства и их израильские реплики (по украденным чертежам), получившие название «Dagger М-5». в отдалении и привычные родные Су-22 – «сушки», «сухарики»…

Так и слетало с уст:

– Тут, мля, куда наружу ни высунься, везде до ветру! Везде продувает: слева море, справа тоже море (точней океан)… в конце взлетки – совсем океанище! Судя по накатам, кажется там вечный шторм!

И только в тылу, позади, увы, не Москва. Но отступать некуда. Аминь!

Так что… вот оно такое Южное полушарие. Сбитые сезонные ориентиры.

Официальная зима в Патагонии начинается с июня. Июль самый холодный.

Прибыли они сюда 29 августа… и вот сентябрь держал не более «минус десяти». И фигня бы эти десять с минусом, если бы не все те же пронизывающие ветра, что разгонялись над океаном, обрушиваясь на голую, открытую, продуваемую землю… Так, что выстуженное воображение сразу дорисовывало где-то ниже по сетке координат сравнительную близость убеленных ледников Антарктиды.