Джек Вэнс - Лицо

Заказав завтрак, Джерсен тайком наблюдал за мезленцами. Мужчины были угрюмы и малоразговорчивы. Женщины, внешне более спокойные, говорили, однако, неторопливо и сдержанно. Только у Шеридин настроение явно было прекрасным, за что она и получала время от времени укоризненные взгляды.

Когда мезленцы наконец-то управились с завтраком, Шеридин подошла к столику Джерсена. Он тут же вскочил с места:

– Присаживайся.

– Как-то страшновато. Все едва сдерживают раздражение, а тетушка Мейнисс то и дело подозрительно поглядывает на меня. Ничего, меня это нисколько не тревожит, поскольку на нее подозрения падают автоматически.

– Когда мы снова встретимся? Сегодня вечером? Шеридин покачала головой:

– Мы останемся посмотреть хадавл, так как только ради этого сюда и прибыли, а затем сразу же улетаем назад, в Сержеуз, а завтра – на Мезлен, в Ллаларкно.

– В таком случае я навещу тебя в Ллаларкно. Шеридин мечтательно улыбнулась и чуть мотнула головой:

– В Ллаларкно все совершенно иначе.

– И даже чувства другие?

– Не знаю. И эта неизвестность меня пугает. Сейчас у нас с тобой любовь. Я думала о тебе всю ночь и все утро.

Джерсен на мгновение задумался:

– Я заметил: ты сказала «у нас с тобой любовь», вместо того чтобы сказать «я тебя люблю».

Шеридин рассмеялась:

– Ты очень проницателен. Различие действительно есть. Я кого-то люблю, уверена в этом. Может быть, это ты. Может быть, неведомо кто… – Она посмотрела в лицо Джерсену. – Ты обиделся?

– Это не совсем то, что бы мне хотелось услышать. И все же часто мне и самому очень хочется знать, кто же я на самом деле. Являюсь ли я человеком? Или просто движимой определенными побуждениями машиной? Или просто у меня извращенный склад ума?

Шеридин снова рассмеялась:

– Для меня этот вопрос абсолютно ясен: ты, определенно, мужчина.

– Шеридин! – сердито окликнула девушку тетушка Мейнисс. – Иди сюда. Нам пора занимать места на трибуне.

Шеридин на прощанье грустно улыбнулась Джерсену. У Джерсена едва не перехватывало дух, когда он с тоской глядел ей вслед.

Как все глупо, подумалось ему. Чепуха, достойная разве что студента-младшекурсника! Подумать только, он расчувствовался, как школьник! Разве может он себе позволить эмоциональные привязанности, пока не завершит того, что стало единственным смыслом его жизни?!. Успокоившись, он последовал за мезленцами к центру площади, где вокруг роблов уже начала собираться толпа.

Вот-вот должен был начаться хадавл – наиболее самобытное из всех дарсайских зрелищ, даже не зрелище, а некое действо, нечто среднее между игрой и групповой дракой, остро приправленное изощренными выходками, хитростью, потерей веры во все хорошее и безоглядным оппортунизмом, – короче говоря, микрокосм самого дарсайского общества.

Обеспечение удобства зрителей – понятие, чуждое дарсайскому мировоззрению. Те, кто хотел понаблюдать, вынуждены были или вскарабкиваться на шаткие временные трибуны, или взгромождаться на окружающие площадь строения, или тесниться у забора, ограждающего роблы.

На одном из близлежащих столбов висело несколько дощечек с прикрепленными к ним списками участников нескольких хадавлов. Замысловатый шрифт дарсайцев был непонятен Джерсену, поэтому он подошел к киоску, где записывались участники, и привлек внимание клерка.

– Каким по счету идет хадавл, назначенный Бэлом Руком?

– Третьим. – Клерк ткнул пальцем в одно из объявлений. – Вступительный взнос сто севов или двадцать пять акций «Котзиш».

– И сколько ставок уже сделано?

– Пока что девять.

– Сколько акций «Котзиш» внесено в призовой фонд?

– Сто.

Еще недостаточно, отметил про себя Джерсен. Ему нужны были по меньшей мере сто двадцать акций. С отвращением он глядел на роблы и трибуны, заполненные дарсайцами в белых одеждах. Утонченные мезленцы, не переносящие даже запаха дарсайцев, восседали в гордом одиночестве в специально отведенной для туристов ложе. Джерсен обреченно пожал плечами: игра была абсолютно чуждой ему, дарсайцы конечно же не преминут воспользоваться неопытностью искиша. И все же сто акций очень сильно приблизят его к обладанию контрольным пакетом компании. Пришлось выложить последние из оставшихся у него денег – ровно сто севов.

– Вот мой взнос для участия в хадавле Бэла Рука. Клерк отпрянул, не веря своим глазам и ушам:

– Вы намерены попытать счастья в роблах? Сэр, вы ведь искиш, и я не могу не предупредить – такая уж у меня добрая душа, – что вы рискуете, вам переломают все кости. В хадавле Бэла Рука подобрались самые сильные и наиболее искушенные в различных хитростях бойцы.

– Будет очень интересно испытать все это на собственном опыте, – сказал Джерсен. – Бэл Рук примет участие?

– Он учредил призовой фонд в тысячу севов, но сам бороться не станет. Если ответные ставки превысят тысячу севов, разница составит его чистую прибыль.

– Но ведь акции «Котзиш» также являются составной частью награды?

– Совершенно верно. Все ставки, включая и акции, являются разыгрываемым призом.

– В таком случае внесите мое имя в список.

– Как вам угодно. Костоправы сидят вон под тем красным флагом.

Джерсен подыскал себе местечко, откуда мог без помех наблюдать за тем, что происходит на арене. И тут же появилась первая группа роблеров – двенадцать парней, одетых специально для хадавла: в коротких шортах из белой парусины, коричневых, серых или светло-розовых майках, матерчатых тапочках и косынках на голове, повязанных так, чтобы подобрать внутрь свешивающиеся мочки ушей. Роблеры прогуливались вдоль края синего робла, останавливаясь, чтобы поговорить друг с другом, стараясь, чтобы их не подслушали соперники, поднося губы к самым ушам, иногда только для того, чтобы перекинуться парой шуток. Время от времени образовывались небольшие группки, чтобы договориться о единой тактике на той или иной стадии состязания. Когда же к такой группке подходил какой-нибудь другой роблер и слышал, что замышляется какой-то сговор именно против него, то происходил взаимный обмен мнениями в далеко не изысканных выражениях, а один раз произошла даже небольшая потасовка.

Из близлежайшего дамбла показались судьи: четверо пожилых мужчин в жилетах, расшитых красными и черными узорами. Каждый из них нес почти двухметровый жезл с пульверизатором на конце. Главный судья вдобавок нес еще стеклянную вазу с призовым фондом: в данном случае там лежала пачка севов. Подойдя к центральному кругу, он поставил вазу с призом на пьедестал.

Судьи заняли свои места. Главный судья постучал пальцем в массивном металлическом наперстке по висящему у него на груди гонгу. Соперники прекратили разговоры и выстроились вдоль кромки желтого робла.