Василий Евстратов - S-T-I-K-S. Гаситель

Отставил в сторону пустую банку, запил всё это дело водой и, вытерев платком руки, только сейчас поинтересовался временем.

– Чёрт, – часы показывали без семи два. – Время летит, а ещё столько сделать надо.

Хоть и осоловел слегка после еды, но рассиживаться не стал. И так не успеваю.

Закинул рюкзак за плечи и, держась середины крыши, чтоб лишний раз не мелькать и не привлекать к себе внимания, направился на другую сторону этого четырёхподъездного дома. Там нагнувшись пониже, подполз к краю и…

«Чёрт! Ну покажитесь же хоть кто-нибудь» – я сидел за парапетом крыши и наблюдал за перпендикулярно стоявшим двухподъездным домом.

В этом доме, правда в разных подъездах, живут родители Акелина Серёги на четвёртом и Жерцева Вовки на шестом этаже. И окна их квартир отсюда хорошо просматриваются. Только толку от этого… Никакого шевеления я не наблюдал. На некоторых балконах движение было, уже приевшееся пьяное покачивание. А вот не заразившихся вообще не видать!

Ладно, самим страшно в окнах маячить и за страстями снаружи наблюдать…

Я кинул взгляд вправо, в сторону школы.

Там, действительно, страсти. Толпа собралась раз в пять больше, чем возле магазинов у дороги, и здесь эта толпа более агрессивная. Отсюда сверху хорошо сейчас видно… Если раньше, ещё дома наблюдал, что кто не жрёт, те вокруг стоят и тупо смотрят на это дело, своей очереди ждут, то сейчас вокруг жрунов пустота. Опасаться стали простые зомбаки своих более отожравшихся товарищей и четвероногих друзей.

Да, собаки тут тоже были. Как и думал, с пустыря их много по району разбежалось. Вот и здесь, из десяти свободных от толпы островков с жрущими зомбаками, на трёх из них собаки кого-то терзали.

И это проблема.

Они жрут и развиваются. Сам видел, как один зомбак даже на рывок пошёл, умудрился с разбега покачивающегося парня, как бы не моих годов, с ног сбить, и навалившись сверху… Неприятное зрелище. Так что тянуть с отходом из города нельзя, фиг потом от этих жрунов убежишь.

Поэтому я и не стал больше оттягивать свой визит в гости. Хоть и наблюдая пустые окна и балконы, я уже не ждал там обнаружить ничего хорошего. Но проверять надо, чтоб потом парням не стыдно было в глаза смотреть. А то вдруг живые, а я не помог…

Но блин, если живые и здоровые есть, то могли бы вывесить хоть какой-нибудь знак.

Я снова осмотрел нужные окна и балконы. Но там как не было никого и ничего, так и не появилось.

С подъездом приятно повезло – пустой оказался. Все, наверное, к школе оттянулись и сейчас там тусуются. Во дворе тоже никого не оказалось, с другой стороны дома, на дороге, стояли-покачивались, а тут опять повезло.

Выглянул из-за угла и практически сразу же рывком сначала до кустов, пригибаясь, добежал, что вокруг мусорных баков росли. А потом, видя, что меня не заметили, очередным рывком до нужного дома проскочил, и уже не оглядываясь, по ступенькам взлетел вверх, ногой отодвинул в сторону держащий открытой дверь кирпич, заскочил в подъезд и с облегчённым вздохом закрыл её за собой.

В подъезде, чего боялся, тоже никого не встретил. А вот дальше везение закончилось. Ещё поднимаясь на нужный этаж, я чувствовал запах бойни, и как назло, дверь в квартиру Акелиных оказалась приоткрыта и именно оттуда этими ароматами и тянуло.

До последнего надеялся, что если не живых, то хоть и трупы не увижу. Тогда можно было бы ещё надеяться на лучшее. Но тут…

Вздохнул-выдохнул, настраиваясь, и крепко сжимая топорик, шагнул в квартиру. Проверять нужно до конца, чтоб точно знать, что все мертвы.

Мертвы!

Не мог оторвать взгляда от прилично объеденных тел дядьки Васьки, высокого громогласного весельчака, и тёти Иры, ненамного уступающей в росте мужу, добродушной и довольно красивой женщины. Как с братом приходили сюда, так она всегда ужасалась моей худобе и пыталась под смешки мужа накормить деточку.

Мертвы… Что?!

Я вытаращил глаза на пошевелившуюся тётю Иру, которая повернула голову и, уставившись на меня единственным уцелевшим глазом, заурчала… как мне показалось – жалобно.

Тут-то это и случилось.

Откуда он взялся – не знаю!

Уже в последний момент я увидел мелькнувшую сбоку тень и, защищаясь от неё, выставил перед собой руку. Которую тут же пронзило просто невероятной болью.

Помимо боли обдало вонью, которая не шла ни в какое сравнение с той, что была в квартире.

Зомбак просто невероятно смердел!

И эта туша, мало того что вцепилась зубами мне в предплечье, так ещё и навалилась всем телом, пытаясь уронить меня на пол. Что, впрочем, ему удалось, но только я сам позволил ему это сделать.

Боль и вонь! Второе вытеснило собой первое. И пусть в глазах всё ещё было темно от боли, вонью мне мозги качественно прочистило. Так что, падая, я оказался сверху на этом долбаном упыре, держа его второй рукой за волосы – чтоб головой поменьше дёргал и кусок мяса из предплечья у меня не вырвал.

А он стремился это сделать. Но ещё больше стремился не пролить ни капли моей крови мимо своего, издававшего мерзкие сосущие звуки, рта. Поэтому и назвал его упырём, что эта лежащая подо мной тварь сжимает челюсти всё сильней и сильней, и сосёт, сосёт…

– Падла! Как больно! – скрежетнул я зубами.

Очень обидно было, что топор из рук от неожиданности выронил, уже бы с этим зомби разобрался. Сейчас же с трудом заставил себя отпустить его волосы, оставив свою вторую руку ему на растерзание, и потянулся к ножу.

«Ka-Bar» ещё девственник, ничьей крови до этого дня не отведал, а он этого очень и очень желал. Иначе как так получилось, что стоило мне руку к нему протянуть, как он сам буквально в ладонь мне впрыгнул и тут же, радостно урча, под челюсть упырю с большим удовольствием влетел.

Радостно урчал зомбак, пока нож окончательно не отправил его туда, где ему и место. Но честное слово, наверное от боли померещилось мне, что это именно «Ka-Bar» приход словил, когда начал наконец делать то, ради чего и был создан.

Мучения мои на этом не закончились. Упырь умер, но у этой твари челюсти заклинило, перед смертью сжав их ещё сильней, чем меня чуть в нирвану не отправил. Ведь там нет этой невероятной боли и не дающей отключиться вони. Там, если верить одной моей знакомой – хорошо, отсутствуют страдания и низменные человеческие страсти (и совсем они не низменные, я тогда к ней со всей душой…), а присутствует лишь абсолютный, ненарушимый Покой.

– Я ещё пострадаю! – прошипел я сквозь зубы.

Аккуратно, чтоб не шевелить башку зомбака и не доставлять себе ещё больших страданий, я выдернул нож и принялся работать хирургом-маньяком. Челюсти ему надрезать, чтобы наконец освободить своё многострадальное предплечье.