Гарри Тертлдав - Ответный удар

— Да, ладно, Джонс, — сказал Кен Эмбри. — Мы же знаем, что в городе с тобой обращаются так, будто ты, по меньшей мере, фельдмаршал. С твоей стороны очень мило, что ты вспомнил о военной субординации в присутствии простых вояк, вроде нас.

Специалист по радарным установкам поморщился. Даже Бэгнолл, привыкший к саркастическим шпилькам своего приятеля, не знал, что в его словах шутка, а что сказано для того, чтобы побольнее уколоть рядового Джонса. Участие в качестве пехотинца в сражении, которое закончилось сокрушительным поражением, могло изменить чей угодно взгляд на жизнь.

Посчитав, что улик против Джонса недостаточно, Бэгнолл проговорил:

— Не обращай на него внимания, Джером. Нам приказали доставить тебя сюда, и мы выполнили задание. Ну, а то, что произошло потом… Да, наш самолет сбили… Ничего. — Последнее слово он произнес по-русски.

— Полезное выражение, верно? — сказал Джонс, стараясь сменить тему разговора. — Невозможно ничего изменить… Что же тут сделаешь… а русские придумали всего одно слово, но как точно оно отражает суть их характера.

— Причем не всегда только в положительном смысле, — заметил Эмбри, демонстрируя, что не держит на Джонса зла. — Русских постоянно кто-нибудь топтал. Цари, комиссары, всякий, кто только хотел… это не могло не отразиться на языке.

— Может быть, нам стоит воспользоваться тем, что Джонс знает русский? — предложил Бэгнолл и, не дожидаясь ответа Эмбри, спросил: — Какие слухи ходят в городе? Узнал что-нибудь интересное?

— Вы правильно заметили, сэр, что меня зовут Джонс, а не Вестник, Приносящий Дурные Новости, — ухмыльнувшись, ответил Джонс. Впрочем, в следующую секунду он заговорил уже серьезно: — Горожане голодают и упали духом. Они без особой любви относятся к немцам, да и к большевикам тоже. Если бы они поверили в то, что ящеры их накормят, а потом оставят в покое, многие переметнулись бы на сторону врага.

— Если бы я находился в Англии, я бы в такое ни за что не поверил, — сказал Бэгнолл.

Конечно, бомбить немцев, а потом ящеров было делом небезопасным, но Бэгнолл и Эмбри кивнули, прекрасно понимая, что имеет в виду Джонс.

— После того, как евреи объединились с ящерами против нацистов, я считал их самыми гнусными предателями, которых когда-либо знала мировая история — но ровно до тех пор, пока они не начали рассказывать о зверствах фашистов. Если хотя бы десятая часть того, что говорят, правда, Германия покрыла себя таким позором, какой не смоют и тысячи лет правления Гитлера, — продолжал Бэгнолл.

— А мы с ними союзники, — тяжело вздохнув, напомнил Эмбри.

— Да, Германия наш союзник, — подтвердил Бэгнолл. — И они заключили союз с русскими, как и мы. Однако Сталин, судя по всему, такой же кровавый палач, как и Гитлер. Только ведет себя тише.

— В каком ужасном мире мы живем, — мрачно заметил Эмбри.

На улице, неподалеку, раздался винтовочный выстрел. Потом еще один. Явно из разного оружия — немецкого и русского. Через некоторое время возникла короткая перебранка, а потом все стихло. Бэгнолл напряженно ждал, не начнется ли стрельба снова. Не хватало только войны внутри Пскова — вражды между союзниками, объединившимися для борьбы с общим врагом.

Несколько минут царила тишина, а потом пальба возобновилась, на сей раз более яростная — стрекотал новый немецкий пулемет, который выплевывал пули с такой скоростью и треском, что оружие казалось более страшным, чем было в действительности. В ответ заговорили пулеметы русских. Сквозь грохот выстрелов слышались пронзительные вопли и стоны раненых. Бэгнолл не мог разобрать, на каком языке — русском или немецком.

— Вот проклятье! — вскричал Джером Джонс. Эмбри ухватился за угол комода и потащил его к двери со словами:

— По-моему, пришла пора строить баррикаду, вы со мной не согласны?

Бэгнолл молча пришел на помощь Эмбри, и вместе они придвинул тяжелый деревянный комод к двери. Затем он взял стул и, фыркнув, поставил его сверху. После этого они с Эмбри подтащили к окну, расположенному возле двери, обеденный стол.

— Джонс, у тебя пистолет с собой? — спросил Бэгнолл, а потом сам ответил на свой вопрос: — Да, вижу, с собой. Хорошо.

Он быстро сходил в спальню и принес оттуда маузеры — свой и Эмбри — и все боеприпасы, что у них остались после рейда на сторожевой пост ящеров. — Надеюсь, нам не придется воспользоваться оружием, но…

— Точно, — согласился с ним Эмбри и посмотрел на Джонса. — Не обижайся, старина, но я бы предпочел, чтобы вместо тебя здесь оказалась Татьяна. С ней у нас было бы больше шансов остаться в живых.

— А я и не обижаюсь, сэр, — ответил Джонс. — Я бы тоже хотел, чтобы она тут оказалась. А уж если бы мне предложили выбирать — я бы с удовольствием вернулся в Дувр, или лучше, в Лондон.

Поскольку Бэгноллу точно такая же мысль пришла в голову всего несколько минут назад, он только кивнул в ответ. Эмбри отправился в спальню и вскоре вернулся с похожими на ведерки для угля металлическими касками.

— Не знаю, возможно, стоит их надеть. Защитят нас от осколков и щепок, правда, русские могут принять нас за фрицев. В данных обстоятельствах вряд ли это принесет пользу нашему здоровью.

Шальная пуля влетела через деревянную стену и, чудом не задев Бэгнолла и Джонса, застряла в оштукатуренной стене рядом с самоваром.

— Я надену каску, — заявил Бэгнолл. — Русские могут поинтересоваться, кто мы такие и на чьей стороне воюем, а вот пули разговаривать не умеют.

В следующее мгновение он услышал выстрел из миномета, взорвался снаряд. Бэгнолл спрятался под стул и навел винтовку на дверь.

— Кажется, ящерам не придется тратить силы на то, чтобы захватить Псков, — сказал он. — Складывается впечатление, что русские и немцы решили добровольно его сдать.

Гусеничный транспортер для перевозки солдат прогрохотал по грязи, разбрызгивая черную жижу в разные стороны, окатил Мордехая Анелевича, который медленно шагал по мягкой земле вдоль дороги. Никто не обратил на него внимания — какой-то вооруженный винтовкой Большой Урод.

Анелевич невесело ухмыльнулся, и тут же лицо у него отвратительно зачесалось. Когда Мойше Русси бежал от ящеров, ему пришлось сбрить бороду — это заняло у него всего несколько минут. Анелевичу, наоборот, пришлось отращивать бороду, что требовало гораздо больше времени и совсем ему не нравилось.

На плече у него висела винтовка, которая тоже доставляла немало хлопот, но он ни за что не расстался бы с ней добровольно. Анелевич дал себе слово, что приспешникам Золраага не удастся взять его живым, а, следовательно, ему требовалось средство, чтобы сдержать свое обещание. Когда он уходил из Варшавы, ему хватило ума надеть немецкие сапоги на размер больше, чем нужно. Ноги у него все равно распухли, но, по крайней мере, он мог легко снять, а потом надеть сапоги.