Александр Петров - Джихангир-Император. Прошедшее продолженное время

Я ринулся в дебри памяти, пытаясь вспомнить, но картинки, такие четкие во сне, в реальности расплывались, создавая кашу из образов.

– Он был маленький, – неуверенно начал я, – он разгорался и гас, словно уголек на кончике тоненькой веточки, когда машут из стороны в сторону.

– Что же в этом плохого?

– Не знаю… – произнес я. – Мне было страшно. Я думал, что какая-то зажигалка мне мстит.

– Данилка, ты прямо барышня кисейная. Зажигалка – это такое огниво, на газе или бензине, – с досадой произнес отец. – Из-за этого поднял меня ни свет ни заря. А мне ведь утром в поход отправляться…

– Мне казалось, что вот-вот случится взрыв!

– Из-за мерцающей маленькой лампочки? – отец усмехнулся.

– Нет, наверное, опасность шла от цилиндра, на котором эта штука была… Может, он зажигалкой называется?

– Большой ты, Данилка, фантазер, – произнес отец в раздумье. – Собирайся, пойдем.

– К батюшке?! – с ужасом спросил я. – Чтобы посадил на хлеб и воду, заставил читать молитвы покаянные?

– Сын… – укоризненно протянул папа.

Он зажег свечку от лампадки, а от нее масляную плошку, четко и быстро стал собираться.

Я счел за благо не продолжать эту тему и скорее кинулся одеваться. Надел штаны, намотал портянки, сунул ноги в сапоги. Мне всегда нравилось носить их, ладные, звонкие, со скрипом. Особенно после деревни, где все бегали в вонючих лаптях, которые размокали через десяток минут ходьбы по траве. Сверху накинул серую куртку, похожую на те, что носили служащие дворцовой канцелярии.

Пока я копался, отец успел не только одеться, но и собрать бумаги. Он стоял и ждал меня – подтянутый, высокий, красивый и представительный. Отец резким движением открыл дверь.

– Будем надеяться, что Сергей не проснется без нас.

– Сережка соня, он проспит до обеда, если его не будить.

– В отличие от некоторых ранних пташек, – заметил отец.

Я подумал, что папа недоволен, поэтому побрел за ним с кислой миной на лице, строя рожи и показывая язык отцовской спине.

Дворец спал. Темные узкие коридоры его «черной» половины, где жила челядь, размещались кухни, мастерские, склады, сейчас были безлюдны. Но в обманчивом покое сонных коридоров, озаренных неверным призрачным светом папиной лампы и редкими фонарями, угадывались отголоски той жизни, которая царила здесь днем.

Обычно я любил гулять в этих местах ночью, наслаждаясь тишиной и чувствуя себя властелином. Но сейчас мне было как-то не по себе, несмотря на то, что с отцом меня не остановил бы ни один патруль ночной стражи, ни один постовой не шикнул бы: дескать, дергай, малец, домой.

Мы подошли к дверям специального книжного хранилища. Там стоял Василий – один из самых противных гвардейцев княжеской дружины. Это был дядька с красной квадратной мордой, косящим левым глазом и намечающейся лысиной. Говорил он отрывисто, глухо. В основном его разговоры сводились к «отставить» и «не положено».

– Доброе утро, – поприветствовал его отец.

– Здравия желаю, господин архивариус, – по-уставному четко ответил Василий.

– Откройте, – попросил отец.

– Не положено, – с осознанием своей правоты и значимости ответил охранник.

Папе нужно было решительно подойти к нему и рявкнуть, чтобы поджилки у этой козявки затряслись.

– Понимаете ли, постовой, мне нужно поработать перед походом, уточнить некоторые особо важные сведения для князя Ивана Васильевича, – беспомощно промямлил отец.

– Пропуск для входа в спецхранилище в ночное время есть? – тем же дебильным тоном поинтересовался охранник.

– Нет, – ответил папа.

– Значит, не положено, – торжествующе произнес Василий. – Приходите утром, а то шляются тут всякие по ночам.

– Постовой, я вас очень прошу… Важная научная работа…

– Не положено.

На отца было жалко смотреть. Он вдруг в одну секунду сдулся и полинял: черный плащ-накидка повис на его плечах, как тряпка, очки, которыми он так гордился, превратились в жалкие стекляшки, стянутые нитками и проволокой.

Его желваки заходили от обиды, но я знал, что он никогда не будет спорить, кричать, отвешивать плюхи, хотя в принципе имел на это право.

– Данилка, сын, сбегай в караул и приведи дядю Виктора. Он разберется… Хотя постой, – отец извлек из папки тонкую свинцовую палочку с заостренным концом и кусочек желтой самодельной бумаги, – я ему напишу.

Он сунул плошку мне и что-то долго выводил на листке.

Хотя иной раз с меня там и слезешь, сейчас меня не нужно было упрашивать. Я с громким топотом пронесся по сонным коридорам, показывая охранникам, которые пытались меня остановить, записку для «самого начальника караула».

Как я и предполагал, лейтенант Кротов не стал утруждаться чтением каракулей на бумажке, а предпочел расспросить меня. Конечно же, я обрисовал ситуацию: дескать, «срочно надо решить вопрос», «проработка старинных планов», «успех или неудача завтрашнего похода», «долдон, который слушать не хочет» и на все доводы отвечает, что «в инструкции сказано четко про время, и никто, даже начкар, мне не указ».

Дядя Виктор хитро посмотрел на меня и спросил:

– Твой отец так и написал?

– Да, – сверля лейтенанта кристально честными глазами, ответил я.

– А вот я прочту, – пригрозил начальник караула, наблюдая за моей реакцией.

Я продолжал прожигать его взглядом.

Лейтенант с довольным видом подмигнул мне:

– Ишь ты, какой бойкий. Молодец. Возьми, – он потянул мне записку. – Сам я не пойду, от великих трудов подустал малость, а вот разводящего пошлю. Силантьев! Силантьев, мать твою!

Дядька Виктор поднялся, на заплетающихся ногах дошел до двухъярусной койки.

– Вован, хули спишь, бля! – он постучал сапогом по железной ножке.

– Ты чего, Палыч? – сонным, хриплым и испуганным голосом отозвался разводящий.

– И не «Палыч», а старший лейтенант Кротов, бля. Пиздуй с мальцом до спецуры и вправь мозги Ваське Репкину. Совсем парняга охуел, архивариуса не пускает.

По дороге я, пользуясь тем, что у разводящего была лампа, прочел записку отца.

А там было написано следующее:

«Начальнику дворцового караула

старшему лейтенанту

княжеской дружины

господину Кротову В.П.

Уважаемый Виктор Павлович!

Убедительно прошу, в порядке исключения, разрешить разовый проход в ночное время на территорию спецхранилища мне и моему сыну Даниилу для проведения исследовательских работ по информационному обеспечению мероприятия «Вояж».

«Ну что вот с таким делать?» – с досадой подумал я.

Еще за три поворота Силантьев начал поливать Репкина отборным матом. А когда несчастный служака оказался в пределах досягаемости его кулаков, сперва навесил крюком «в душу», не прекращая ругани.