Роман Злотников - Прекрасный новый мир

– Ну что вы, граф, не дуйтесь, я не хотела вас обидеть, – примирительно сказала она и подошла к нему… в тот момент, когда лучше всего для нее было бы, наоборот, отойти от него подальше.

Он и так изо всех сил сражался со своими гормонами, а это, как Грон уже не раз имел возможность убедиться, в этом теле было еще той задачей. Но она подошла вплотную…

– Граф, ну переста…

Грон резко извернулся и, схватив ее за плечи, притянул к себе, впившись поцелуем в ее идеально очерченные губы. Она изумленно вздохнула, а затем рассерженно вскинула брови и уперлась кулачками ему в грудь… не отрывая, однако, своих губ от его. Несколько мгновений она боролась с ним как бы на двух уровнях, яростно отталкивая у груди и не менее яростно сплетаясь губами, языком, нёбом, а затем Грон почувствовал, что у него, как это говорится, просто снесло башню…

От приступа этой захлестнувшей их обоих мары они очнулись уже на траве. Одежда была разбросана вокруг и частично висела на кустах. Мельсиль лежала в его объятиях, тяжело дыша и все еще вздрагивая, а Грон, уже разрядившись и потому начав приходить в себя, с некоторым удивлявшим его испугом думал: что же теперь делать? Сейчас и… вообще? Вот, например, сейчас отпустить руки или… Дьявол, неужели он так и не научится контролировать это тело в той степени, что ему необходимо? Или стоит немного подождать и дать ему повзрослеть?

Принцесса в последний раз вздрогнула, глубоко вздохнула и замерла, прикрыв глаза. Грон тоже замер, с некоторым страхом ожидая, что же сейчас произойдет. Не то чтобы он так боялся реакции принцессы, но столь бурная связь могла привести как к следующему шагу в развитии их отношений, так и к резкой враждебности. А приобретать лишнего врага, да еще столь талантливого и мужественного, как эта юная девушка, ему совершенно не хотелось.

– Да уж, граф, – не открывая глаз, произнесла Мельсиль, – такого я от вас не ожидала…

Грон напрягся.

– Да и от себя тоже… – закончила принцесса и, взмахнув ресницами, уставилась на него своими завораживающими глазищами.

Грон молча смотрел на нее.

– Ну что молчите? – требовательно спросила Мельсиль. Поведя плечами, она освободилась из его объятий и села, а затем гибким и каким-то змеиным движением опустилась на его грудь, коснувшись ее своими сосками. – Что вы теперь намерены делать с бедной девушкой?

Грон несколько мгновений смотрел ей в глаза, в которых явно прыгали веселые чертики, и с каким-то чудовищным облегчением, как будто буквально гора с плеч свалилась, весело заявил:

– Жениться!

К костру они вернулись часа через три. Гуляш, который Брован все это время держал на углях, уже слегка перестоял (да даже и не слегка), но оба уписали его с удовольствием. А потом еще некоторое время сидели вроде как чинно рядышком, но испытывая удовольствие оттого, что просто касаются друг друга плечами…

Уже гораздо позднее, когда принцесса спала в специально слаженном для нее бывшими браконьерами шалашике, Брован, вернувшийся с настораживания силков, присел рядом с Гроном у костра и после минутного молчания тихо произнес:

– Поздравляю, онотьер.

– С чем? – удивился Грон.

Но Брован только ухмыльнулся и махнул рукой.

– Да нет уж, поясни, – потребовал Грон.

Брован покачал головой.

– Ну если дамочка, которая стервозничала всю дорогу, сегодня возвращается из леса вместе с парнем, на которого все это время набрасывалась, но с абсолютно счастливой ро… кхм, то есть просто с ну очень довольной физиономией, а за весь вечер мы не слышим от нее ни единого худого слова, значит, у парочки все наконец-то сладилось.

Грон некоторое время раздумывал над его словами, а затем озадаченно спросил:

– То есть ты считаешь, что она все это время…

– Не это, онотьер, уж можете мне поверить. Еще когда вы только приехали в Загулем, она уже смотрела на вас… ну как смотрят бабы, когда им совершенно ясно, что вы уже никуда от них не денетесь. А вы все как-то не понимали и не понимали. Мы уж в оноте даже биться об заклад стали, когда до вас это дойдет, еще летом или только осенью. А уж как она на вас смотрела в последнюю седмицу…

Грон сердито нахмурился. А он-то считал, что взбрыки и капризы Мельсиль вызваны ее привычкой к тому, что всегда и во всем последнее слово остается за ней. Но это означало, что ее обещание не пытаться влюбить его в себя и предложение дружбы было не чем иным, как… Да нет, не может быть… Или может? Он стиснул зубы и яростно потер лицо ладонью.

– Да вы не расстраивайтесь, онотьер, – дружелюбно сказал Брован, – вы-то еще молодой, а вот я хоть и поболее вашего на свете прожил, а уяснил только одно: никогда нам, мужикам, баб не понять. Хоть сто лет живи, хоть сто тридцать…

Он даже не подозревал, насколько прав.

– …но, мне так мыслится, что это и не нужно. Когда Первый Владетель нас такими разными творил, он, наверное, что-то знал этакое, что нам неведомо. Потому-то так и сделал. Значит, так нам с ними и жить.

Грон машинально кивнул и замер.

– Постой, Брован, ты сказал… Первый Владетель.

Брован вздрогнул.

– Я… это… то есть… ну…

– Не юли.

Брован поник.

– Да не хотел я, онотьер, само вырвалось.

– Что вырвалось?

– Ну это…

Грон понял, что столкнулся с каким-то табу. А это означало, что он наткнулся на нечто могущее принести еще некую крупицу информации о скрытых энергиях, двигающих этим миром.

– Брован, – этак ласково-проникновенно начал Грон, – я никогда не слышал о Первом Владетеле. Расскажи мне.

– Неужто? – Изумление Брована этим заявлением своего онотьера было столь велико, что многое сказало Грону.

Это была легенда. Находящаяся под запретом, но известная очень многим в этом мире. Среди крестьян и городских низов так почти каждому. И за ее упоминание любому ослушнику грозила немедленная и публичная казнь. Во многих странах и местностях разная, но непременно мучительная. Легенда гласила, что когда-то, во времена золотого века, люди жили богато и счастливо. У каждого крестьянина непременно были лошадь и две коровы, покосы были у общества, а не у барона, ну а любой городской нищий каждую седмицу, в День благодарения Владетеля, непременно получал милостыню в целый золотой. И во всем мире был только один Владетель, Первый, он заботился о людях, для коих по поручению Первого Творца являлся учителем и наставником, и не допускал нигде зла и несправедливости. А потом люди, которых он избрал себе в помощники и с которыми щедро поделился своей первородной силой, возжаждали власти. И захотели навсегда присвоить себе силу Первого Владетеля, которой он наделял их, чтобы они творили добро и восстанавливали справедливость. Для чего они восстали против своего Господина и лишили его всей силы, растащив ее по кускам. И с той поры с лица земли исчезло добро и ушла справедливость, а люди вынуждены влачить свое существование в юдоли зла и скорби. Ну а злые Владетели, отринувшие своего Господина, больше всего боятся, что Первый Владетель, который горько жалеет о том, как низко пали его бывшие слуги и помощники, решится их наконец-то наказать и вернуть себе свою природную силу. И вот тогда вновь вернется на эту землю золотой век…