Олег Кожевников - Император

– Ну тебя, Михась! Ты же теперь не пущинский мачо, переспавший с половиной баб НИИ мозга, а серьёзный государственный деятель, без пяти минут император России. У тебя серьёзнейшее дело намечается, а ты стебаться начинаешь, как сексуально озабоченный подросток какой-нибудь.

– Ишь какой поборник нравственности выискался. Тебе-то наплевать на сексуальную неудовлетворённость. У тебя Настя под боком. Когда, кстати, у вас свадьба будет?

– Да тут такие дела накатили, что вздохнуть некогда. Настя это всё видит и понимает, поэтому особо мне мозги не компостирует. Тем более я её загрузил весьма важным делом. Обучил делать инъекции пенициллином, и теперь многие больные (раньше считающиеся безнадёжными) чуть ли не молятся на неё. Мэтры медицины поражены и всё ещё не верят, что чудо-лекарство создали русские и это мощнейшее средство против воспалений производится только в России. После убийства Распутина, когда цесаревичу Алексею стало совсем плохо, Настя колола ему антибиотик больше недели. Приступ сняли, но проведенный после этого консилиум врачей ничем не обнадёжил Николая Второго и императрицу Марию Фёдоровну. Так что Настя тоже вся в делах, и мы договорились венчаться, когда всё хоть немного успокоится.

– Ну и жизнь пошла! Казалось бы, по сравнению с нашим временем, здесь всё размеренно и никто никуда не торопится, а личную жизнь некогда устроить. Да ладно – сами эту гонку устроили, так что нечего плакаться. Давай-ка тоже ускоримся, нужно хотя бы главные моменты обговорить, а потом приглашать Николая Второго. Его-то не поторопишь, а обговорить с ним много чего нужно. Тут ещё обер-прокурор Раев желает перед митингом переговорить с Михаилом. Его тоже не поторопишь – с церковью в моём положении не шутят.

После моего заявления шуточки и разговоры на отвлечённые темы прекратились. Пошёл конкретный разговор: о мерах, которые предпринял Кац, по гладкому прохождению процесса передачи власти от Николая Второго к Михаилу Второму. Прежде всего это касалось Думы и работы с послами союзных стран. Расстановка сил в Думе и кто дирижирует в этой шараде, совсем меня запутали. Чтобы понять, какие центры влияния и их переплетения, я взял цветные карандаши и начал рисовать схему политического переплетения сил в Думе. После того как нарисовал, у меня даже в глазах зарябило от клубка разноцветных линий, а в голове возникла мысль: с ума сойти можно, нужно Кацу памятник поставить за то, что он ежедневно варится в этом адском котле.

Лично меня спас от начавшего проникать в мозг безумия стук в дверь. Я облегчённо воскликнул:

– Что там?

Раздвижная дверь откатилась, и появившийся в этом проёме ротмистр Хохлов, ставший моим вторым порученцем (первым, естественно, был Максим), доложил:

– Ваше величество, обер-прокурор Раев уже прибыл. Прикажете передать ему, чтобы подождал в приёмной, или изволите его принять немедленно?

– Изволю принять немедленно!

Потом, обращаясь к Кацу, сказал:

– Господин Джонсон, вроде бы мы всё обговорили. После встречи с народом нам ещё нужно будет уточнить некоторые детали. Поэтому сегодня вы ужинаете со мной. Всё, господин Джонсон, больше я вас не задерживаю.

Обращаясь уже к ротмистру, я скомандовал:

– Сергей, предупреди охрану, что господин Джонсон сегодня вместе с нами едет в Гатчину. И ещё, скоро сюда прибудет Николай Второй, ты его сразу веди в кабинет. Не заставляй ждать в приёмной, пока ты мне доложишь о его приходе. Если здесь ещё будет обер-прокурор, то не стесняйся, открывай дверь и без всякого доклада, громко говори: «Его высочество Николай Второй». Понял?

– Так точно!

– Хорошо! И помни, что господин Джонсон – мой ближайший советник. Для него приём всегда открыт в любой час дня или ночи, без всякого согласования визита с кем бы то ни было. Уяснил?

– Так точно, ваше величество!

– Тогда давай, ротмистр, проводи господина Джонсона и приглашай обер-прокурора.

Хохлов козырнул, вытянувшись по стойке смирно, затем посторонился, выпуская из кабинета Каца. Когда раздвижная дверь закрылась, я спрятал нарисованную под диктовку Каца схему в стопку лежащих на столе бумаг. Не хватало, чтобы обер-прокурор смог прочитать, что там было написано. А фамилия Раев там присутствовала. И написана она была красным карандашом. От его фамилии красные линии тянулись к некоторым депутатам Думы и создавали общий запутанный клубок непростых связей среди депутатов Думы.

Пока ждал прихода обер-прокурора Раева, всё гадал причину его стремления встретиться со мной. В голову пришла только одна мысль – император являлся главой православной церкви России, а обер-прокурор всего лишь при нём управляющий имуществом и следит за соблюдением православных традиций и догм. А значит, Раев хочет получить руководящие указания от будущего главы русской православной церкви. И вполне вероятно, стремится проверить свежеиспечённого монарха на предмет передачи хлопотной функции главы церкви духовным иерархам. По крайней мере, мне, человеку, далёкому от церкви и часто имевшему дело с человеческими амбициями, казалось, что обер-прокурор желал бы стать патриархом русской православной церкви. Логика у меня была простая и включала две непреложных для меня мысли. Во-первых, плох тот солдат, который не хочет стать генералом. А во-вторых, Михаил получает скипетр с некоторыми нарушениями устоявшихся законов престолонаследия, а значит, именно сейчас его можно потрясти, чтобы выбить для церкви сан патриарха. Хотя бы обещание в дальнейшем рассмотреть этот вопрос. Зачем обер-прокурор добивался встречи с Михаилом именно первым перед его публичным выступлением, я узнал буквально через минуту.

Перед тем как Раев вошёл в бронекапсулу, ставшую на время путешествия моим кабинетом, я наметил линию поведения, которой собирался придерживаться. По-другому с обер-прокурором было нельзя – вмиг обведёт вокруг пальца и уговорит подписать какую-нибудь бумажку, которая впоследствии окажется судьбоносным для всей России указом. Слишком уж Раев был хитрым, умным и опытным царедворцем. Такого провести и заставить делать то, что нужно тебе, невозможно. Но как я уяснил из прошлой нашей встречи, его можно ошеломить. Загрузить мозг обер-прокурора какой-нибудь проблемой, не связанной с проводимой встречей, и этим заставить его потерять нить своего замысла, а значит, дать мне необходимую передышку. А если его ещё при этом вынудить оправдываться, то это значит, что этот раунд с могущественным церковным аппаратом я выиграл. И никаких казуистических препон этот самый аппарат уже просто-напросто не успеет подготовить. Напрямую вставать в оппозицию к императору церковь, естественно, не будет. Верхушка церкви просто хочет под шумок выцарапать себе дополнительные права и привилегии. А озадачив в сегодняшнем разговоре Раева и заставив его оправдываться, я, получается, ставлю обер-прокурора на место. И оставляю взаимоотношения между верховной властью и церковью на том же уровне, что был и до меня. Не то чтобы я был против патриаршества, скорее за. Но менять уже прижившиеся устои власти не хотел. Нужно сначала разобраться, а уже потом приниматься за реформы. А то так нареформирую, что революции 1917 года покажутся цветочками. Тема, которая может заставить Раева сбиться с намеченного плана в разговоре с Михаилом, была. И это, конечно, убийство Сибирского старца, Григория Распутина. Из материалов, которые я прочитал в папке Бунда, и из прошлого разговора с обер-прокурором я пришёл к выводу, что Раев и практически всё руководство Священного Синода поддерживали Распутина. В папке Бунда я нашёл бумагу внутрицерковной переписки. Там протопресвитер Шавельский жаловался одному из иерархов: «Ставленники Распутина уже фактически держат в своих руках управление. Обер-прокурор Священного Синода Раев, его товарищ Жевахов, управляющий канцелярией Священного Синода Гурьев и его помощник Мудролюбов являются распутинцами. Эту же веру исповедуют митрополиты Питирим и Макарий. Целый ряд епископов епархиальных и викарных были клиентами Распутина». В своём первом разговоре с обер-прокурором я воспользовался почтительным отношением Раева к Распутину и добился тёплого отношения к боевому генералу со стороны обер-прокурора Священного Синода, так почему бы сейчас не добиться своей цели, пользуясь тем же методом?