Александр Тарарев - Эволюция контакта

– Возможно, и чувствую к этому существу то, что вы называете симпатией, что для нас невероятно и нелогично, особенно учитывая мой истинный облик.

– Вей, женщины на Земле думают по-другому, в отличие от мужчин.

– Я это заметил.

– Вот и сегодня там, на корабле, вначале я была удивлена и шокирована твоим внешним видом, настолько он необычен и непривычен для моего восприятия, но, пообщавшись с тобой, я его уже не замечаю, он стал для меня естественным, я вижу твоё внутреннее состояние. Я вижу красоту твоей души, я чувствую, Вей, что ты хороший, меня тянет к тебе.

– Пойдём на кухню, – поднялась и потянула его за руку Надежда.

Этот простой по человеческим меркам жест вызвал у Вея бурю различных оттенков вибраций, которую люди назвали бы эмоциями.

– Посиди со мной или, лучше, перекуси чего-нибудь за компанию, у нас у людей говорят так: если вместе отведали хлеба, значит друзья, – положила себе котлету и приступила, не торопясь, к еде. Настроение было отличное.

– А что такое друзья? – спросил у неё Вей.

– Друзья – это люди, которые всегда готовы бескорыстно оказать моральную и материальную помощь.

– Что такое бескорыстно?

– Значит, не требуя ничего взамен.

Вей задумался на некоторое время.

– Нет, тогда мы не друзья, друзья – это слишком просто, здесь что-то другое.

– Ты о чём? – невинно спросила Надежда.

– Я о нашем с тобой взаимодействии, всё так ново, я тебя воспринимаю, как часть себя, хотя это противоестественно. Надежда, что бы это могло значить?

– Да, Вей, и вправду, что бы это могло быть? Или значить? Я сама в растерянности, – проговорила она, лукаво глядя на него.

Они сидели на маленькой кухне и пили чай, разговаривая о пустяках.

– Пойдём в комнату, послушаем музыку?

– Пойдём, – согласился Вей, вставая.

– Что поставить? Я хотела спросить, какую музыку – классическую или популярную?

– Надежда, выбери сама, у нас с музыкой не очень: слуховой спектр очень широкий. Мы слушаем музыку окружающего мира.

– А разве сами не пытаетесь сочинять что-нибудь подобное?

– Невозможно написать произведение лучше того, что уже создал высший разум.

– Я не буду вдаваться в философию бытия, тем более я не сильна в этом вопросе, но, всё-таки, пользуясь случаем, спрошу: вы верите в существование Бога или создателя?

– Конечно, Надежда, мы везде видим следы его творения. Вера не предполагает каких-либо доказательств, мы просто верим и всё, а когда встречаем великие следы его деятельности, утверждаемся в своей вере.

– Ну вот и ещё одна общая точка соприкосновения наших цивилизаций!

– Да, действительно, ты права. Несмотря на наши внешние различия и основу жизнедеятельности, набирается всё больше точек соприкосновения. Я даже стал подумывать, что понятие цивилизованности становится для меня относительным.

– Я поставлю медленную мелодию.

Зазвучала тихая музыка. Надежда присела на диван рядом с Веем и закрыла глаза, плывя по волнам звуков. Вей сидел, ощущая всем своим телом, даже сквозь скафандр, горячее тепло Надежды. Та сидела неподвижно. Музыка уводила всё дальше и дальше, в дебри звуков и нот, а Надежда, положив голову на плечо Вея, тихо посапывала, улыбаясь во сне.

Полковник Путов беспокойно ёрзал в кресле: чутьё оперативника, выработанное годами, не давало ему покоя намекая, что это дело его ребята, не потянут. Не потому, что плохие профессионалы, а потому, что мало жизненного опыта, который подсказывал сейчас Путову: «Вставай, езжай в больницу и допроси потерпевших сам». Он встал. «Всё равно не усну, лучше поеду и выясню всё. Не сделаю сам – не сделает никто». Он уже был у двери, когда из кухни вышла Света.

– Ты куда, Серёжа, уже поздно!?

– Поздно, для простых граждан, а для меня всегда лучше рано, чем поздно. Дела, Свет, дела, – поцеловал жену и вышел.

Машина уже стояла у подъезда.

– Куда едем, товарищ полковник?

– В больницу, – распорядился он, располагаясь на заднем сиденье.

В больнице его знали все и без проволочек выделили помещение для беседы с потерпевшими. Первым зашёл Гаранин Эдик – безработный, дважды судимый сорокалетний мужчина.

– О, какая честь, полковник, что же я такого сделал, что вы лично прибыли сюда, заставили меня нарушить режим, – ёрничал Эдик, – чистый я, начальник, пришить мне нечего, так что разговора у нас не получится.

Путов не отвечал, гипнотизируя его взглядом.

– Ты чего егозишь, Эдик, неужто хочешь меня рассердить? Может, тебе напомнить историю наших предыдущих встреч?

– Не надо, – тут же отозвался Эдик.

– Вот так-то лучше, вопрос один: расскажи всё, как было, тем вечером, когда вас вырубили. И я уйду, забыв о твоём существовании.

– Начальник, так я же твоим ребятам всё рассказал…

– Эдик, – остановил его Путов, – правду!

– Правду, – опустив голову, серьёзно произнес Эдик, – ну, слушайте. Идём мы вчетвером поздно вечером домой, прилично подвыпившие, навстречу парень молодой, но здоровый, с ним девчонка смазливая, решили отбить девчонку, но парень стал её защищать. Понимая, что его не одолеть, я вытащил перо и ударил прямо в живот. В голове, затуманенной алкоголем, пронеслось: «Ну всё, новый срок». Но перо сломалось, как спичка. А парень схватил меня одной рукой, как цыплёнка, и швырнул метров на двадцать, да и остальных расшвырял так же. Не человек он, начальник, не человек!

– Разберёмся, вам всем повезло в тот вечер, сразу несколько уголовных статей пронеслось мимо вас, благодарить тебе этого парня надо при встрече.

– Не дай бог, начальник.

– Ладно, иди, лечись.

Путов задумчиво опустил голову на руки. «Не человек, – вспомнились недавние слова Эдика, – а дело разворачивается серьёзное, ставить высшее руководство в известность рано: скажут, что у меня паранойя, на пенсию отправят, да и фактов нет, только косвенные доказательства, – встал и направился к выходу из здания больницы. Поблагодарил персонал и отправился домой. – Утро вечера мудренее – там будет видно, что предпринять».

Вей сидел, не шевелясь. Теплота и спокойные эмоции вводили все уровни сознания в какую-то эйфорию, даже центральный кристаллический процессор не мог адекватно определить, что это – сбой или нормальная реакция на внешние раздражители. Но разве можно было Надежду отнести к внешним раздражителям?

«Я её воспринимаю почти как своего сородича, не замечая разницы в строении. Воспринимаю её сознание как часть себя, включая его в часть своих логических цепей. И вот тут-то и начинается непонятное: логические процессоры не могут обработать потоки информации, проходящие в биологическом мозгу Надежды и начинают зависать. Может скопировать её сознание, обособить его в замкнутый контур и там изучить?» – подумал он.