Светлана Кузнецова - Метро 2033. Дворец для рабов

– Я не отступлю, – еще раз взвесив все за и против, сказал Тим.

– Вижу, – кивнул Колодезов и крикнул конвоира.

Когда Тима вели по коридору, обоняние бередили самые разные запахи: наваристой похлебки из грибного порошка, которого в сухпайках было еще много; макарон; кореньев, собранных возле болота; чая на травах и ни с чем не сравнимого куриного кубика – из запасов, сохранившихся с давних времен. Желудок, немедленно припомнив, что завтрак был безвозвратно пропущен, призывно заурчал.

– Не страдай, – пробурчал конвоир. – Ща тебя устрою, принесу поесть.

Новое место пребывания не отличалось простором. Карцер представлял собой комнатушку полтора на два метра. В дальнем левом углу стояло ведро для отходов жизнедеятельности, у правой стены валялся видавший лучшие времена спальник. Ничего больше здесь не имелось, и даже лампочка над дверью загоралась только по желанию тюремщиков – выключатель находился в коридоре.

– Н-да… – протянул Тим. – Дядь Вань, вы хоть меня в абсолютной темноте держать не будете?

– А ты, чай, боишься? – фыркнул тот, поглядел на хмурого арестанта и добавил: – Не баловал бы – не оказался бы здесь.

Пожалуй, ничто не способно так скоро свести человека с ума, как ничегонеделание. Недостаток информации – вот злейший враг, какой только может быть. Еще боль, но Тима, как он и предполагал, никто и не подумал вразумлять подобными методами. Первые часы, а то и дни он отсыпался. Стоящая в карцере темнота лишь способствовала этому, а вот когда организм насытился, а затем и перенасытился сном, началось самое неприятное.

Поначалу, занимая себя, Тим пробовал вспоминать обо всем, что слышал, учил и знал. Он декламировал стихи; пел – вначале про себя, затем во всеуслышание; пытался сочинять истории и играть в шахматы с самим собой. Раньше или чуть позже умственные нагрузки давали результат, и Тим забывался зыбкой дремой.

Отсутствие сновидений – верный признак усталости. Эту нехитрую истину Тим знал и раньше, но теперь в полной мере ощутил на собственной шкуре, поскольку теперь его мучили сны. В зыбких видениях он блуждал в кромешной мгле и никак не мог найти выход. Тоннели сменяли один другой, дышали, нашептывали что-то, обещая то вывести к богатству и счастью, чем бы оно ни было, то погубить. Они пели. Их мелодии захлестывали с головой, заставляли чаще биться или замирать сердце, смеяться или огорчаться. Иногда к Тиму присоединялся невидимый собеседник. Он всегда готов был поддержать разговор или затеять спор, но вот о чем именно – запомнить не выходило. А однажды Тим едва не попался твари с алыми светящимися глазами, с зубами, как у крокодила, и голым крысиным хвостом.

По коридору кто-то прошел, и парень немедленно открыл глаза. Вокруг властвовала мгла – мягкая, бархатная, и казалось, кто-то насвистывал очередную мелодию тоннеля.

«Странно», – подумал Тим. Он прекрасно помнил, где находится, но все чувства говорили, что он больше не в карцере. Откуда-то со спины налетал теплый воздух, в котором без труда можно было почувствовать запах горелой резины – не слишком сильно, не до нестерпимой вони. И некто еще находился здесь. Казалось, достаточно протянуть руку – и сможешь дотронуться.

«Большинство видит мир таким, каков он есть, некоторые – таким, каким он может быть, но только творцы способны перекинуть мост через гигантскую пропасть между первым и вторым, – услышал Тим. Ему почудилось, будто ухо обдало чьим-то горячим дыханием. Вроде бы эти слова произнес кто-то до него: то ли писатель, то ли исторический деятель, но парень не мог вспомнить имени. – Мы, всемогущие демиурги, не ведаем, что творим, и как у нас получается это, смотрим во тьму, но видим в ней свет и отражения сбывшихся и несбывшихся реальностей, воссоздаем города по памяти, живем на границе между мирами и с радостью встречаем странников, пересекающих ее».

А потом в конце первородной, странной, великой тьмы, ничем не родственной той, которая появляется в помещении, достаточно лишь погасить свет, засияла яркая светло-синяя искорка. Тим потянулся к ней, но в этот момент щелкнул замок, и все исчезло.

– Все, сиделец, выходи, – послышался словно через несколько слоев обернутого вокруг головы полотенца голос конвоира.

Тим тяжело, со стоном вздохнул и потер глаза, когда в комнатенке вспыхнул злой электрический свет. Наверняка тусклый, однако сейчас он показался ослепляющим.

– Намаялся, поди, – посочувствовал дядя Ваня.

– Выспался, – пробормотал Тим. Он с усилием тер глаза и делал тем лишь хуже.

– Ты чего?

– В мире ослепленных тьмой может солнцем показаться пламя от свечи… [1] Кипелов В. Пророк (текст – Маргарита Пушкина). – прошептал Тим строчку из песни, кажется, пришедшей к нему в одном из снов, а может, услышанной когда-то.

Затем снова шли переходами, иногда путь их преграждали железные двери и решетки. В воздухе на этот раз распространялись не ароматы еды, а кислая свежесть. Видимо, проходили мимо женских купален. Селянки давно приноровились тереться какими-то травками, очищавшими кожу не хуже некогда популярных косметических средств. Мир, хоть и изменился, обиделся на человечество и стал вести себя в разы враждебнее, все же не оставлял попыток помочь хотя бы в малом. То, от чего не пищал счетчик Гейгера, с вероятностью в семьдесят процентов удавалось использовать если не в пищу, то как-нибудь еще. Правда, экспериментировать приходилось немало – сначала на собаках, затем на себе.

В комнатушке, в которую привели Тима, на лавке у стены сидели Максим и Данька, оба сосредоточенные, с бледными, опухшими лицами.

– Вы чего такие одутловатые? – спросил Тим, когда конвоир удалился, оставив их наедине. Может, и подслушивал, но дела до этого не было никакого.

– А ты, думаешь, выглядишь лучше? – огрызнулся Максим.

– Пересып, – пояснил Данька.

– Значит, вас тоже держали в карцере? – хмуро проговорил Тим.

– Нас-то? Нет, в обычной камере, – пробурчал Максим.

– Хотя бы пройтись немного могли, – перебил его Данька, – и свет какой-никакой имелся.

– В города играли, – фыркнул Максим уже другим, более приветливым тоном. – Сам-то как?

– Нормально, – ответил Тим. Плакаться друзьям – последнее дело, а вот извиниться следовало: – Простите, что втравил вас во все это.

– Прекрати, – отмахнулся Данька. – Интересно, зачем нас сюда привели?

– Расстреливать будут, – предположил Максим, но старая шутка не повеселила не только его, но и остальных. Скорее, прозвучала зловеще.

– Ребят… – начал Тим, – вы повинились бы, а? Ведь это я вас подговорил. Можете даже сказать, что вынужденно послушались приказа старшего группы, а вот теперь осознали все и даже больше. Я честно не обижусь.