Алёна Тихонова - Серебряные небеса

Хотя, если признаться честно хотя бы наедине с собой – она частенько воображала, как случайно столкнётся с Президентом где-нибудь на выставке, и он улыбнётся ей и окажется простым, по-свойски общительным мужчиной, и, одновременно, ценителем живописи. Показывая ему новинки, она сможет блеснуть своими обширными познаниями в данной области, он покормит её в приватной кабине экстра-класса чем-то экзотическим, и она будет выглядеть смешно, но этот инцидент ничего не испортит, а, наоборот, сблизит их… А, в завершение, он позволит ей написать его портрет в полный рост с натуры. Этот портрет она повесит в прихожей, как памятный сувенир о самом лучшем свидании в мире, хоть в нём, казалось, не отыскалось бы ни капли романтики.

Закончив расправу над холстом – кисточку ей хватило ума не ломать, и краски, проглотившие при их покупке все её последние сбережения, не разбрызгивать, – Фьяринка в изнеможении уселась прямо на пол. Её лёгкое, соответствующее сухому и тёплому сезону, зелёное платье должно было от этого помяться, но на такие мелочи она уж точно сейчас решительно плевала. Тугой пучок на затылке распустился – заколка в виде цветка красной лилии расстегнулась, – и соломенно-жёлтые локоны рассыпались по плечам, несколько прядей завесили раздражённое и расстроенное лицо.

Для гофра отсутствие настоящего самовыражения звучало как синоним медленной и мучительной смерти. Кроме того, Фьяринка принципиально не использовала для бартерного обмена, принятого у них в качестве оплаты всех предметов и благ, свои картины, а других ценностей у неё почти не осталось. Скоро не на что окажется питаться, и негде спать, ибо студию государство отнимет в качестве компенсации за тунеядство. Ничего не приносишь городу – тебя будут лишать имущества… Или заберут её рисунки, что ещё хуже – по крайней мере, в её восприятии. Лучше было умереть, но обязательно вместе с ними, неотъемлемой частичкой её личности, важным элементом самоидентификации во времени и пространстве, поскольку каждая работа символизировала определённые этапы прошлого Фьяринки, и оттого превращалась в незаменимую. До сих пор она отдавала преимущественно наследство, оставленное ей бабушкой и матерью. Тех уже давно не стало – к несчастью, для гофра, цикл бытия в тридцать, максимум – сорок лет являлся пределом долгожительства; да и четырнадцать полных самой Фьяринки были вполне себе состоявшейся зрелостью. Оттого Гофра так и стремились запечатлеть память о себе в лучших проявлениях своих талантов… Но от тех изначально небогатых "сокровищ" практически ничего не осталось. Бабушка была флористом, мать – ювелиром, а она… Она жалеет свои поделки. Или втайне считает их настолько недостойными, что уверена, будто ничего на них не дадут, а её самооценку безвозвратно уничтожат? Прячется от большого и безжалостного мира в четырёх стенах, ласково гладя свои бесценные холсты, плоды многих часов работы… Разве это правильно? Разве она начинала трудиться не для того, чтобы поделиться со всеми?

Можно попытаться обратиться в Министерство По Делам Опеки, берущее под своё крыло всех, кто не смог состояться и нуждается в поддержке… Но разве Фьяринка настолько опустилась, чтобы отбирать хлеб у сирот, одиноких матерей, стариков и других реально нуждающихся в том куске, который возьмёт она, нерадивая лентяйка и никчемная трусиха? Она не готова взять на себя ответственность за чужую смерть – косвенно, но оттого ничуть не менее действенно, убить того, кого обкрадёт таким способом. Может, сегодняшним утром молодая женщина покидает голодного трёхлетнего сынишку, гладит его по волосам, берёт за руки и просит ещё немного потерпеть, мол, вечером будет нормальный ужин, а, вместо этого, ей придётся бесплодно пройти несколько километров. С пустым желудком. Ничего не видя от слёз. Или, что даже хуже, с мертвенно-сухими, погасшими и безразличными ко всему глазами. Банальный, вроде бы, сюжет, до дыр заезженный сценаристами драмы и мелодрамы, однако, Фьяринка представила себе всё это до того отчётливо и с такими подробностями, что у самой слёзы на глаза навернулись.

Вывод один. Надо найти дополнительный доход, другую профессию. Любую. Не в тех Фьяринка обстоятельствах, чтобы выбирать и морщить нос… Впрочем, вероятно, имеет смысл испытать себя в качестве дизайнера интерьеров? Ведь для своих комнат она спроектировала план сама, а исполнитель заметил, что очень и очень неплохо придумано.

Неожиданно её осенило. Вот чего не хватало! Отваги, а так же искреннего стремления помочь другим, донести до них что-то. Как они красивы. Как важно улыбаться друг другу, даже когда на душе звери когтями скребут. Что значит – не сдаваться, даже когда всё вокруг против тебя и не поддаётся. Жизнь не дарит милостыню, её призы следует вытряхивать из этой жадной и капризной эгоистки самим.

Фьяринка вскочила на ноги и схватилась за кисть, выдёргивая ту из баночки столь энергично, что капли лиловой краски разлетелись во все стороны.

Может быть, она пока что недостойна своего возлюбленного… Но она запечатлеет то, за что она так сильно и глубоко восхищается им и уважает его. Ведь она видит не просто мужчину – этот мужчина воплощает в себе все качества, которые она тут только что перечисляла. Недостаточно называться властителем целых четырёх планет, чтобы являться им по факту… Итак, его фигура, источающая надёжность, унимающий тоску мягкий и заботливый, но без мягкотелости или безволия, взгляд. Городские сооружения, самые полезные – центральная городская библиотека, театр оперы, пара наиболее старых и крупных музеев. Её родная Эстенция ведь славится не только в качестве политической столицы Арделлы, но и как культурный центр расы гофра. Чистое, подобное идеально свежему листу дорогой бумаги, небо, со скользящими по нему гладкими механическими пузырями, переливающимися всеми цветами радуги и ярко бликующими под открытыми и прямыми лучами полуденного солнца – кайтеросами. И, конечно, на заднем плане – три остальных мира, Литания, Иллилия и Мимисида, пусть они никогда не бывают видны все вместе, и такая конфигурация может возникнуть лишь в фантазии – Фьяринка интуитивно ощущала, что должно быть так.

Следующее утро, весело брызнув каскадом солнечных лучей, разметивших студию яркими пятнами, застигло Фьяринку полностью обмякшей, распростёртой навзничь на полу с раскинутыми руками, в полуобморочном состоянии. Её волосы и кожа стали абсолютно седыми, щёки ввалились, а взгляд потух. Девушка напоминала переломленную и растоптанную толстой шипованной подошвой армейского сапога хризантему, или же поле, когда-то засеянное зерновой культурой, вроде ржи или проса, однако, ныне уже сжатое до последнего колоска, оставившее на обозрение и увядание только обрезанные стебли, подобные выстроившимся в очередь за милостыней нищим-попрошайкам – такая же невзрачная, опустошённая, выхолощенная, будто пустой струк гороха, бесцветная, как давно выдохшаяся краска. На губах Фьяринки, однако, сияла счастливая улыбка, она постигла высшее творческое удовлетворение и ни о чём не сожалела.