Владимир Агарин - Эксперимент. Уровень 1

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.

Грохот тяжелых, армейских сапог отдавался стальным эхом по узкой, бетонной шахте. Группа уходила наверх молча, и по обычаю не прощаясь. Лёха сидел на лавке в самом низу и слушал удаляющийся шум разведывательной группы. Он представил, что колодец – глотка, а отряд – комок пищи, который катится к желудку людоеда-великана.

С тех самых пор, как археологи нашли эту шахту, в Секторе не утихают споры. Одни говорят, что вход надо взорвать, потому что через него придет Зараза, другие уверенны, что это и есть Выход, о котором говорится в Уставе. Колян вообще сморозил, что это дикари построили, чтобы нас заманивать. Но, что это такое на самом деле, не знал никто.

На высоте пятисот метров начинались коридоры, но они вели в никуда. Те, кто вернулись, никого в них не видели. А те, кто видели, не возвращались. Да, так происходило иногда, группы пропадали. Следов потерянных групп практически никогда не находили, если не считать того, что один раз нашли сапог с фамилией рядового, другой раз, на встречу группе выбежал выживший, но он ничего не сказал, а просто молча умер, добежав до них. И всё, ни следов крови, ни следов боя. Вирусов и болезней он тоже никаких не принес. Врачи сказали, что у него просто умер мозг.

Всяких догадок, что же это за объект, было множество. Ученые даже сделали предположение, что должен быть центральный коридор, мол, “раньше так строили”, но вся система тоннелей на верху больше напоминала лабиринт. Там были комнаты, были лестницы, вентиляционные шахты. Сеть была настолько большая, что сорок лет, которые были потрачены на ее исследование, не дали даже части понимания, насколько они далеки. Не то чтобы в стороны, а хотя бы понять, насколько эта система коридоров простирается вверх.

Говорят, что еще до Падения Системы была Общая Карта Сектора, но Лёха не верил, потому что религия Общей Карты Сектора для слабаков. Прадед, дед, отец и сам Лёха были приверженцами Выхода. Как говорит Политрук: “придет время, и мы выйдем отсюда, и, если кто-то нам помешает, мы надерём ему зад. Во Исполнение Устава”. Леха машинально отдал честь.

Конечно, Леха не был таким же упоротым, как отец, но ежевоскресные построения давали о себе знать. Он покачал головой, вспоминая обещание матери быть на прошлом, но, как всегда, забыл. Хлопнув себя по коленям, встал, выключил свет, оставив только аварийный, и задраил за собой шлюз.

– Что ты там постоянно копошишься? – Михалыч пнул вагонетку по колесу и заглянул под днище. – Гниль пошла, смотри, я этим лохам из РММ говорил, проварите шов, а им до звезды. У меня группа как-нибудь на рельсы вывалится, я им скажу к кому обращаться.

Он запрыгнул на протертую кожаную сидушку и сердито зыркнул на Лёху:

– Ну, что? Едем или сиськи мнём?

Лёха бухнулся на длинную лавку, на которой еще пол-часа назад сидели и ржали, подкалывая друг друга, пацаны из группы разведки, и уставился в потолок, считая пролетающие стыки золотых плит. Веки стали тяжелеть и скоро закрылись, где-то на заднем плане бубнил Михалыч, но Леху это еще больше убаюкивало.

* * *

Миша проснулся от настойчивого телефонного звонка и, как обычно это бывает с людьми, резко вырванными из царства Морфея, начал шарить руками вокруг. Наконец, мобила нашлась в складках старого пледа.

– Алло, – он поднес ее к уху, но, по закону подлости, не успел.

– Да, блин, – он уставился на телефон, стараясь сбросить остатки сна. Оказалось, что звонил вечно неугомонный Червь.

– Аллёэ… – растянуто проговорил в трубку Миха, когда на том конце ответили. – Что хотел?

– Что, спишь там? – Послышался треск и грохот, вперемешку со словами.

– Гарнитура долбится у тебя не по-детски, не слышу нихера.

В трубке снова загрохотало, потом резко все стихло.

– Так лучше? – Отчетливо прозвучал голос Червя.

– Нормально. Что хотел?

– Завтра приедет этот кекс с Одессы. Я с ним контачил сегодня. Он реально отмороженный. Завтра поезд иду встречать.

– Гонишь, что ли? Какой поезд. Они ж отменили все.

– А, так он это, с Минска едет.

– Блин, а от меня-то что хотел? Идешь, и иди, я при чем?

– А, – Червь хохотнул, – ты ж еще не в курсе, он у тебя будет жить.

– Ты охерел? – Охерел, конечно, в первую очередь, Миха.

– Блин, Мишань, я уже договорился. Тут не откатить. Тем более он уже выехал с Минска.

Миха мутным глазом отсканировал свое жилище.

– Пипец, – вырвалось у него. – А на долго?

– Не, пару-тройку дней, пока снарягу соберем. И валим. Ты, кстати, с нами?

– Когда ты его привезешь?

– Так, это, завтра, наверное? Мы с вокзала в Бубузу, там закинем пару стопочек и к тебе. Или, это, ты давай сам тоже подтягивайся. Часам к четырем.

– Ладно, давай. – Сказал Миха и хотел уже положить трубку, но, Червь не дал.

– Погоди-погоди, у тебя еще эндоскоп остался?

– Остался, только, это, – Миха почесал затылок, – у меня его уже покупают.

– Блииииин, Миха, не продавай, я такой не найду быстро, я на тебя надеялся.

– Ты свой-то куда дел?

Червь хихикнул:

– Мы, короче, с Колястым под кремль полезли, неделю уже как. Так там, фсошники нас шуганули, я пока бежал, его в коллектор швырнул. Прикинь, на следующий день приходим забрать, решетка стоит, хер пролезешь. Теперь только на твой надежда.

– Я хотел себе “петцель” взять нормальный, и разгрузку на эти деньги.

Червь выругался:

– Миха, я тебе Феникс отдам, двести часов светит, батер заменишь и всё. А разгрузку подберем. Вернемся, продавай свой эндоскоп. Договорились?

– Феникс себе оставлю.

– Ладно, оставляй.

Миха, довольный, что отжал фонарь, завалился на диван и уставился в потолок. Червь, а если быть точным – Олег Былинкин, был человеком неординарным, среди его друзей кого только не было: таксисты, бармены, проститутки, полицейские, врачи, архитекторы. А всё от того, что он за пять минут любому человеку становился своим. Местоимение “вы” для него существовало только для определения множественного числа находившихся рядом с ним “ты”. Если бы Миха так разговаривал с малознакомыми людьми, то, наверное, очень сильно шепелявил, потому что обычно за такое выбивают зубы. Но, Червь как-то умудрился дожить до тридцати, и, судя по всему, бит бывал редко, да и зубы у него, воде бы, были свои.

Основное хобби Червя была история, и любил он её люто. Только, вот не ту, которую в школах преподают, а как он говорил: “Настоящую историю, а не сказки дядюшки Карамзина”.

– Я охреневаю, – любил говорить он. – если после катастрофы потомки найдут подписку спид-инфо и партийную газету КПРФ, что получится, что в России озабоченные оккултологи-коммунисты жили в двадцатом веке? То-то же, а вы говорите печатные источники.